— Замариновать бы еще, — мечтаю, покачивая Юрку, пока Булат крутит мясо на вертеле. Воздух наполняется запахом, живот явственно урчит, вызывая у бандита ухмылку. Плевать. Пусть, что хочет, думает. А я у костра погреюсь. На деревья спокойные посмотрю. Порадуюсь, что комары не хотят меня сожрать, а муравьи забраться в задницу.
— Картошечки бы еще. И я бы добыл, не будь ты такой дурой.
— Дурой будет та, кто не стремится домой в комфорт и заботу, — фыркаю я, коротко взглянув на своего похитителя и абьюзера. И ведь кому-то такие нравятся. Огромные. Опасные. Непредсказуемые. Он раз махнет, и шея сломана. Не то что мой Сережа. Спокойный. Уравновешенный. Как же приятно погрузиться в мечты о нем и о нашем совместном будущем. — У меня дома люлька немецкая приехала, электрическая качалка швейцарская, подгузники японские.
— Удивительно, что папаша русского производства. Или я не прав?
— Конечно, русского. Сережей зовут. Самсоновым, — столько нежности в голосе он сам, наверное, никогда не слышал. Ему не нужна была сумасшедшая фанатка. Только друг. И я им была. Долгих три года…
— Ну, ты, прям, так сопливо говоришь. По любви, значит, заделали пацана?
— Конечно! — ну, с моей стороны точно.
— А кольцо где? И что ты одна на трассе делала?
— Я отчитываться перед тобой должна? Может, и ты скажешь за что тебя посадили?
— Ни за что.
— О, ну, конечно. Там половину сидельцев подставили.
— А тебе с кем было бы лучше кров делить. С тем, кого подставили, или с настоящим убийцей?
— Ну, тут даже не поспоришь…. Вот если бы ты еще меня не домогался, — говорю с надеждой, а он усмехается и головой качает.
— Об этом никто никогда не узнает. Ни твой Сережа, ни моя жена. А тебе жалко, что ли?
Глава 7.
Наконец, запах мяса становится почти невыносимым. Желудок тянет от боли, и когда языка касается первый щипящий кусочек, я почти чувствую себя на небесах.
— Мм, господи… — не могу не высказать. Отрываю кожицу, смакую ее на языке. Вгрызаюсь в белое мясо. Проглатываю и тут же запиваю горячим чаем.
Вытираю рот салфеткой и вдруг замечаю на себе внимательный взгляд похитителя. Он так и не укусил мяса. Поднес ко рту и замер.
— Что?
— Да нет, ничего. Просто, никогда не думал, что женщина может есть настолько привлекательно.
— Ты, реально, извращенец, — усмехаюсь я. – Я ела как свинья.
— А ты, смотрю, самокритична.
— Я? Не смеши меня. Я себя очень люблю. И ценю, если хочешь знать. Поэтому, кстати, предлагаю бартер. Я прекращаю убегать, убираю эту халупу, готовлю тебе, при этом, заметь, стараюсь, чтобы не оглох от криков требующего внимания ребенка, а ты меня не домогаешься.
Поднимаю глаза, наконец, решаясь во время своей речи взглянуть на этого косматого медведя. Он усмехается в бороду, оглядывает меня с нечесаной пару суток головы до кроссовок, которым требуется стирка. Не забывая при этом остановить внимание на груди.
— Нет.
— Что значит, нет?! — возмущаюсь я. — Да на такое любой нормальный мужчина согласился бы!
— Любой нормальный мужчина никогда не откажется от секса с такой девушкой, как ты, ради того, что он и сам вполне может сообразить.
— И приберешься сам? — спрашиваю, смотря в огонь и думая о его невольном комплименте. Я красивая, это естественно. Но я не помню, чтобы тот же Сережа хоть раз мне это говорил. А этот Булат даже не говорит – утверждает.
— Нет, конечно. Хочешь жить в грязи, твое дело. Только потом не ной, когда я тоже в твою постель грязный завалюсь.
— Ты просто животное! Тогда я буду пробовать убегать. И однажды сбегу, понятно?
— Ну, и дура. Твой проснулся. Покорми, — облизывает он губы, а я встаю резко, прижимая к себе малыша.
— Тут стало холодно. Лучше пойду в дом.
Он меня не беспокоит, что удивительно. Я почти каждую минуту жду, когда он ворвется и начнет срывать с меня одежду, словно неандерталец из порно роликов. Самой смешной. Я никогда не любила грубый секс. Мне не нравится, когда дергают за волосы или оставляют следы. Как вообще боль может возбуждать? Но в этом лесу, где совершенно нечем заняться, кроме анализа собственной никчемной, по сути, жизни, я вдруг понимаю, что женщины во всем пытаются найти положительные стороны.