Я ее отпустил, поняв, что это никому ничего не вякнет. Оно вон тени своей боится, и я никогда ее больше не увижу, да вот только я ошибся, потому что встретил чудо уже на следующую ночь.
Разукрашенная шлюшка, эта сопля уже работала, и стало противно. Туз собирает себе весь сброд, Фарадей, видать, подогнал. Я сел за игру, но быстро увидел, что чудо палит на меня своим туманным взглядом.
Сначала подумал, что она под чем-то, а после понял, что ее ударили, судя по огромному проступающему синяку на щеке.
Я забрал ее себе. Не знаю, на кой черт, честно. Просто забрал в счет выигрыша Туза, который от злости едва слюной не захлебнулся. Он игрок, но останавливаться не умеет, это когда-то его убьет.
Мы поехали к Бакиру в клуб. Я жрать хотел, а оно, видать, тоже голодное было, потому что желудок у девчонки урчал похлеще моего мотора.
Она была чудной, и это еще мягко сказано. Я не сразу понял, что с ней что-то не то. Вернее, то, да не полностью. Да, ее по башке ебанули, и это было видно, но все равно девчонка вела себя странно. Она напоминала мне затравленного зверька.
Ее тонкие бледные пальцы все время подрагивали, и она трижды едва не уронила вилку, а после эта салфетка, которую сопля по триста раз туда-сюда поднимала и опускала.
Нервная какая-то, запуганная, то ли просто разбитая, она извинялась по поводу и без.
Ее взгляд был осмысленным, хоть и до скрипа наивным.
Когда принесли еду, девочка боялась к ней притрагиваться, потом зыркнула на меня и высыпала предо мной мелкие монеты. Она что-то слабо мяукала, я и половины не разбирал.
Голос тихий. То ли от природы такой, то ли она просто не может говорить громче, так что приходилось реально включаться.
Ее речь была чистой, девчонка вела себя до скрипа сдержанно, и я понял, что она домашняя. Не бродяжка, не соска, не крыса. Еще я понял, что вот эти тряпки на ней все инородные. И дырявые кроссовки, и куртка явно с чужого плеча.
Предо мной словно сидела принцесса в обносках, которая тревожно поглядывала то на выход, то на меня.
Забавная, она почти не смотрела мне в глаза и начала есть, только когда я отошел от нее. Тогда же увидел, что это чудо очень голодное. Она хваталась за тот цезарь, одновременно закусывая жульеном и запивая соком.
Ела так, словно несколько дней голодала, и я понял, что она либо из дома сбежала, либо ее оттуда тупо выкинули.
Тася. Она так себя назвала, робко спросив и мое имя, а я впервые рассмотрел ее мордашку.
Глаза у нее вовсе не зеленые, а ярко-голубые. Настолько чистые, что создавалось впечатление, словно я смотрю на чистые аквамарины.
Лицо нежное, маленький рот с пухлыми губами, курносый нос с веснушками, острый подбородок. Тонкие брови вразлет и кучерявые волосы, развевающиеся в разные стороны, делали ее похожей на живую куклу или, скорее, домовенка. Не Тася, а Кузя. На него она больше смахивала.
Вот зачем мне она, скажите? Но отпускать ее я не собирался, а потом ее тихое: “Дядя Стас”.
Захотелось выругаться. Что за ясли, с кем я вообще имею дело? Нет чтобы нормальную бабу встретить, отдохнуть, я же напоролся на это чудо в кудрях.
Усадил ее в машину. Она сжалась в комок, но после как-то быстро вырубилась, стоило мне включить печку.
Я отвез ее на хату, бросил на кровать. Девочка была в полной отключке, и, пока я узнавал, откуда вообще вылезло это чудо, само чудо проснулось и ожило.
Она пряталась под кроватью и вылезла еще более всполошенная, чем была еще несколько часов назад, а потом ее как будто переклинило.
Кузеныш заспешил на выход, начал царапаться и орать, кашлять, как будто задыхаться, и я понял, что она зашуганная. До такой степени, что боится всего и, кажется, саму себя, потому что она испугалась своего же приступа и едва не двинула кони у меня в квартире.
Уже тогда я понял, что сваливаю огромную проблему на свою голову, да только было уже поздно.
Я взял эту ответственность себе, до конца не понимая, на хрен мне это надо, но и выкинуть ее не смог.
У меня были гуппи, которых надо было кому-то кормить, а еще поливать мой единственный фикус.