– Ка… – Имя до конца она так и не произносит.
Это выражение лица я видел сегодня. Только глаза были красные. Сейчас простуда ее не портит.
– Не может быть… – В этот раз испуг отчётливо слышен в девичьем голосе.
Точно, Василиса. Именно. Не может быть.
Глава 7
ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ ВИКТОРА
Василиса
Глоток теплого молока согревает горло. От жара стеклянной кружки покалывает ладони. Я кутаюсь в плед, пряча под ним одну мужскую футболку.
– Ну что, уже лучше? – Кай заходит в гостиную, переодетый в домашние коричневые шорты и бежевую футболку. Мокрые волосы растрепаны, и он похож на домовёнка Кузю.
– Да, – я и правда перестала чихать, – спасибо тебе.
Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, что его, парня в рваных джинсах и берцах, не слезающего с мотоцикла, сравнили с самым милым мультяшным героем?
– За что, Вась? – Кай плюхается рядом, а я на всякий случай ставлю кружку на столик. – За банку мёда с молоком? Так это курьер привез. А шмотки сушит батарея, я лично с утюгом не стою.
Снова оказываюсь прижата к теплому боку.
– А где?.. – Наверное, это не очень красиво прозвучит, и я запинаюсь на вопросе. Перестраиваюсь на ходу. – Ты обещал рассказать про Destruction. И немного о себе.
– А что ты хочешь знать? – Кай включает Вуншпунш.
Успокойся, расслабь свои пальцы и отпусти уже эту тряпку, Василиса.
– Как получилось, что ты живешь один в огромном доме? Ты же закончил универ в июне, да?
Знакомая с детства песня про формулу двойного зла так и подначивает подпеть.
– Окей, я понял. По биографии, значит, пробежимся. Предупреждаю, у меня не такая идеальная семья, как у тебя.
Я не смогла рассказать ни о смерти мамы, ни о папиной депрессии. Делилась только детскими воспоминаниями, но он прав. Моя семья была идеальна.
– Так, еще я буду материться. И… Если честно, не знаю, с чего начать. Можешь задавать вопросы?
– М-м… Расскажи о маме. Как её зовут? Или про отца что-нибудь.
– Про мать, значит. – Кай хмыкает. Слово «мать» в его исполнении неприятно режет слух. – Моя мать просто эталонная шлюха.
Сплюнутое.
Брошенное.
Резкое.
Болезненное.
Эти слова ощущаются так, словно мне с размаху дали пощечину.
Я молчу. Как и Кай. Признание зависает в воздухе наточенным клинком, готовым опуститься на его голову. Понимает ли он, каким уязвимым выглядит в этот момент?
Не знаю. Не знаю, но сердце щемит от его слов и выражения лица, лишенного уже привычной улыбки. Про маму так нельзя, но я… Я ведь совсем ничего о нем не знаю.
Моя мать – шлюха. Моя. Мать. Шлюха.
Неправильные, невозможные слова набатом звучат в голове. Как же он презирает эту женщину… Собственную маму. Маму.
– Своего первого ребёнка она родила в восемнадцать. – От глухого, сухого голоса мне не по себе. Это не его голос. – О её жизни тогда я ничего не знаю. Знаю, что моего папу она охмурила, когда брату было уже десять. Точнее… Она залетела мной. Развела на брак. Отец принял её первого ребёнка и признал меня. Когда мне было лет десять, она бросила всех нас ради очередного оленя с кошельком больше. После смерти отца она периодически кидает мне на счет бабки и присылает смс с поздравлениями на Новый год и День рождения. О папе…
Он прочищает горло, откашливается, и голос смягчается подобному тому, как смягчаются голоса больных ангиной после меда и молока.
– Отец умер, когда я учился в старшей школе. Сгорел от рака в пятьдесят семь. Он был архитектором. Суперкрутым архитектором, вообще-то, и суперкрутым мужиком. Знаешь, никогда не понимал, как такой, как он, мог купиться на мать. Он был трудоголиком, прожившим последние дни на работе, но вырастил меня и брата. – Смешок на миг прерывает рассказ. – Витя вообще стал его гордостью.
Кай замолкает. А я не шевелюсь. Нужно пару секунд, чтобы переварить услышанное. Витя. Значит, их двое. Здорово, наверное, иметь старшего брата. Защитника. Опору. Кого-то, кто тебя понимает и не осудит, чтобы ты не натворил.
– Спроси ещё что-нибудь, пожалуйста.
– Где брат сейчас?
– В Берлине. Он там живет и работает. Сюда приезжает в сентябре-октябре для подготовки выставки. Разбирает вопросы, которые копятся за год, и учит неразумного младшего братца уму-разуму. Потом опять сваливает.