И точно так же, как я не раз говорил, что есть предел, до которого я могу терпеть людей, есть предел и у Гвен, до которого она терпит меня. Возможно, с Кейтом ей светило бы счастье или с кем-нибудь таким же, как он. С тем, кто отчаянно желает ее хотя бы по одной причине: чтобы она помогла избавиться от надувных шаров притворной респектабельности, вздымающих нас в преисподнюю лжи. Может, это и есть то, что она способна сделать для мужчины, и для меня она это уже сделала.
По опыту прошлого, для меня существовал единственный способ удержаться в жизни на плаву: отпустить все рули и посмотреть, что получится. Наверно, связи между людьми должны время от времени претерпевать изменения. Как кожа, которую надо менять, потому что то, растущее внутри, может быть и больше, и другого содержания. И если мы хотим сохранить отношения прежними, то стоит периодически их рвать и потом смотреть, восстановятся ли они, и если не восстановятся, то, может, так и надо…
Я пошел к Анди. Со щеки все еще не сошел след моей руки. Сидя у спящего малыша, я понял, что не хочу уезжать от него.
— Я ненадолго уеду, — сказал я Гвен после завтрака.
— Не стоит.
— Приеду на место и дам тебе знать, где я. Потом замолкну на время. Захочешь — позвонишь. Ты знаешь мое к тебе отношение. Я люблю тебя, но мы обсуждали это слово: это ведь еще не все, не так ли? Я постараюсь делать то, что мне по душе, а ты, и я знаю это, будешь делать то, что тебе по душе. Только так мы имеем возможность выяснить — что между нами, кто есть кто и кто с кем.
Мне надо было спуститься в бар; деньги, скопленные мной, лежали в конверте за отодвигавшейся плиткой на стене. Гвен и Анди пошли за мной.
Перед входом в бар стояла толпа.
В центре круга на спине лежал Хауи. Он был мертв, глаза его были открыты и смотрели вверх.
Мы подождали, пока не приехала санитарная машина и не забрала его.
Свои секреты Хауи унес в могилу.
— У меня нет сил начинать искать другого, — сказала Гвен по пути на автобусную станцию. — Да и желания тоже. Как вспомню нервотрепку! Кроме тебя, если брать особый аспект, мне никто не нужен. Я лишь хочу, чтобы ты был немного другим.
— Не устраивает?
— Нет.
— И поэтому…
— Поэтому придется засучить рукава: может, сделаю из тебя то, что нужно.
— Я тоже засучу рукава: иначе, делая из меня то, что нужно, ты убьешь меня.
Подъехал автобус, и я присел на корточки для прощания с Анди.
— Ты приедешь завтра! — потребовал он.
— Нет. Не завтра. Но скоро.
Я дотронулся до его щеки.
— Если я буду плохо вести себя, — попросил он, — поцелуй меня, и я перестану.
Гвен проводила меня до двери.
— Мне не нравится, — сказал я, — что пятно на щеке еще осталось.
— Уже исчезает, — возразила она. — Почти не видно.
— Мне все-таки как-то не по себе, мать ты или не мать? Я думал, что ты убьешь меня за это…
— Это был первый знак внимания, оказанный Анди. Почему мне надо было сердиться?
Но она хотела еще что-то сказать.
— Знаешь, Эдди… Я прочитала рассказ. Он лежал на…
— На…
— Как-нибудь потом, Эдди, попробуй полюби кого-нибудь.
А я подумал, что первый раз в жизни люблю. Анди показал на автобус, готовый к отправлению. Мы поцеловались с Гвен крепко-крепко. Но так и не поняли, что означает поцелуй — «Скоро увидимся!» или «Прощай!».
— Дам знать, где я! — крикнул я в окно.
Я нанес визит маме. Она приготовила греческий обед, и мы смотрели по телевизору ее любимых Хатли-Бринкли. После чего я сказал, что развелся с Флоренс. Мама огорчилась, Флоренс всегда ей нравилась. Потом она потрепала меня за щеку и сказала, что я еще вернусь к ней.
— Конечно, конечно, — ответил я.
Несколько минут мы слушали дождик за окном. Мама, наверное, подумала, что я — неудачник. Мне хотелось заверить старушку, что дело-то обстоит совсем не так, но даже искать слова не хотелось.
— Оставайся спать у меня. Видишь, какой дождь! — сказала мама.
Она постелила мне на софе. Потом ушла к себе, а я остался лежать — слушать капли. Думал о Гвен и о том, сколько она сделала для меня. Она — монстр, но и я — монстр, кто еще, кроме нее, будет сидеть там и ждать, кто, кроме нее?
Открыв глаза на следующее утро, я увидел маму. Она сидела у окна и пришивала мне пуговицы к пиджаку. По манере, с которой она встряхнула пиджак, я понял, что ей кажется, что пиджак уже поношен и это не то, что она привыкла видеть на плечах своего старшего сына.