- Жертвы, конечно же, имеются, - безучастно проговорил Свинаренко.
- Девять человек погибло. Семь женщин, мальчик и мужчина. Чудом уцелел только водитель.
- Во, видал! - поднял палец Свинаренко специально для Манина. - Девять человек! А сколько будет ещё?
- Чего?
- Аварий. Аварий и трупов, трупов и аварий, аварий и трупов, трупов и...
- Хватит балясничать! - одёрнул Манин. - Держи себя в руках.
- Как ты? - Мигом ухватился за фразу Свинаренко. - А я не хочу себя держать в руках. Я не могу держать себя в руках. Понятно? И этим - только этим - я от тебя и отличаюсь. И ты это знаешь превосходно.
- Ничего я не знаю.
- Нет, знаешь. Знаешь, что ты такая же сволочь, как и я. Я сначала думал, что сволочь только я, а оказалось, не всё так плохо, оказалось, есть ещё одна - ты, Манин.
- Думай, что говоришь.
Свинаренко продолжал напирать:
- И таких сволочей, как мы, будет ещё немало, поверь, я-то знаю. Только ты ещё почище сволочь, чем я. Спросишь почему? Да потому, что я хотя бы переживаю из-за своих поступков, из-за своей слабости, из-за предательства, а ты делаешь вид, будто ничего не случилось. Интересно, ты и наедине с собой делаешь такой же вид?
- Перестань, или я уйду!
- Отчего же? Снова дрейфишь, гниль? А ну-ка, давай поговорим о твоих и моих - о Машталире, о Распопове, о Птухине, о...
- Прекрати немедленно! - вскричал Манин. Участилось сердцебиение, он стал массировать себе грудь. Свинаренко же весь раскраснелся, было видно, как на его висках надулись жилы - вот-вот лопнут. Видя это, Бонюк стал суетливо стрелять глазами по обоим и поправлять воротник на вспотевшей шее.
- Чего вы сцепились? Вы живы-здоровы и радуйтесь тому! - Василий отважился требовательным тоном примирить товарищей и сразу же попал под их строгие взгляды.
Свинаренко по своей привычке подался к нему лицом.
- А у тебя хороший сосед, Василий! Раз ты ещё белый свет видишь, тебе с ним можно идти в разведку.
Манину стало совсем плохо и это не ускользнуло от глаз Свинаренко.
- Что так? Моторчик забарахлил? А ты выпей ещё стопочку, чуть попустит. А может, мне добавить ещё пару слов и забрать тебя с собой в адское пекло?
- Умоляю, прекрати! - стоная, взмолился Манин.
- А ты знаешь, Василий, я могу убивать словом. Сказал слово - бац, и ты готов. Хочешь проверить? Сейчас я расскажу один занятный эпизод из своей жизни, и мы втроём дружно сдвинем пятки.
- Верю, верю, - хрипел Бонюк, - не нужно никаких экспериментов. Зачем всё это?
- А затем, чтобы на двух сволочей на свете меньше стало. А чтобы тебя не задеть, ты накати ещё стопочку и вали отсюда подобру-поздорову. Понял?!
Свинаренко налил ему коньяку и устрашающе крикнул:
- Давай! Пей и катись отсюда!
Бонюка в десять рук начала душить астма. Задыхаясь, он всё же умудрился допить коньяк и затем, волоча за собой ногу, ринулся к выходу.
- Зачем ты так, Гена? - еле живой выдавил Манин, надеясь на то, что благоразумие в конце концов одержит над ним победу.
Пунцовый Свинаренко стал беспокойно вращать в руках стопку и, глядя на её дно, брезгливо процедил:
- И ты иди отсюда. Иди, пока не поздно... Пошёл вон!
Полуобморочный Манин, доселе привязанный к стулу невидимыми узами, оторвал заднее место и с трудом дотащился до дверей, за которыми по-прежнему тяжело дышал перепуганный Бонюк. Вместе они доплелись до своего дома и упали на скамью возле подъезда.
- Тебе легче? - участливо спросил Бонюк.
- Вроде отпускает. А тебе?
- И я уже почти свободно дышу.
- Значит, будем жить.
- Конечно, будем.
- Наверное, коньяк липовый попался. Вкус какой-то приторный. - Манин неуклюже попытался скрыть от Бонюка истинную причину их внезапного недомогания.
- Ага, - согласился Бонюк. - Или оливы.
Они разошлись по домам и мирно проспали до утра. А утром Манин узнал, что Свинаренко покончил с собой - повесился в собственной квартире.
Через два месяца после встречи со смертью Станислав Манин и Людмила расписались в загсе и обвенчались. А ещё через пять месяцев у них родилась дочь Алёна. Под нажимом тёщи Манин вернулся работать на родной завод, только теперь не на должность главного инженера, а спустился чуть вниз по карьерной лестнице - стал начальником цеха. В свободное время он много подрабатывал - ремонтировал телевизоры, музыкальные центры, разные электронные приборы. Последствия неприятной встречи на улице Чекистов остались лежать тяжёлым камнем на его душе, нередко вылезая наружу кипучим ядом и влияя на поведение Манина самым непредсказуемым образом. Он любил и дочь, и Людмилу, но частенько срывался по мелочам, становился буйным, плаксивым, бездушным, чёрствым - каким угодно, только не таким, каким его хотела видеть жена.