Как бы не свихнуться самому, сказал Манин себе перед сном. И, засыпая, он представил себе ясную картину вполне реального будущего. Ни он, ни Бонюк, ни им подобные для смерти неуязвимы, сколько бы заказов на них не поступало, потому что, согласно правилам этой смертельной игры, они всегда смогут откупиться чужими жизнями. И тогда, в конце концов, бесстрашные орлы, жертвующие своей жизнью и заслоняющие своими телами друзей и товарищей, потихоньку вымрут, а те, кто просчитал всё наперёд и использовал шанс, предоставленный смертью, останутся на земле в компании единомышленников. Неизвестно, правда, в каком соотношении будут находиться мёртвые к живым, но то, что Манин не войдёт в число жертв, он уже осознал с изрядной долей уверенности. Реквием на его погребении отменяется, он будет жить до глубокой старости долго и содержательно!
В течение следующих месяцев Манин с прохладцей отслеживал действия своей подруги смерти. Последние страницы чуть ли не всех выходящих в городе газет пестрили траурными рамками с некрологами, в которых он выискивал «своих», отводя от них предполагаемые новые ветви к другим смертям. Получалось нечто вроде древа смерти, в самом центре которого находился сам Манин. К тому времени по его желанию и по подсказке подсознания - в общем, по его волеизъявлению, - на тот свет была отправлены: тёща Вера Петровна, двоюродный брат, свояченица, двое человек с завода и несколько соседей по дому. Неистребимый Бонюк продолжал здравствовать, как и прежде. Манин стал избегать с ним встреч, немного даже побаиваясь его, - кто знает, что на уме у такого же подлеца, как и ты, - и в целом, исключая работу, стал вести затворнический образ жизни. Сам Бонюк также отстранился от опеки соседа и утратил былую охоту контактировать с ним. Манин понял: если Бонюк замешан в деле со смертью дважды (и при этом он «заказывал» Манина), то непременно догадается, по какой такой причине тот продолжает существовать. Смерть держит рот на замке, но со второй встречи с ней становится ясно, что она предлагает шанс выжить не только тебе, а и твоим собратьям тоже.
И вот, в один из не отмеченных событиями выходных дней, когда полдник оставался далеко позади, Манин столкнулся на лестничной площадке с насмерть перепуганной соседкой по этажу. Несколькими часами ранее он отправил Людмилу с дочерью в недавно открывшийся зоопарк посмотреть кенгуру, павлинов, львов, медведей и игривых обезьян, а сам, подчинившись лени, целый день бездельничал. Когда же он соизволил выйти из дома, его томному состоянию суждено было в момент рассеяться - новость, которую он услыхал, одним махом лишила его рассудка.
«Ста-а-с-и-ик», - растянуто, с судорожными нотками, выдавила из себя соседка и с рыданиями бросилась ему на шею. Он брезгливо избавился от её объятий. Она отказалась от повторной попытки и стояла, пережёвывая губы.
- Бедный, ты ещё ничего не знаешь...
- Что я должен знать?
- Мой сынок только что пришёл из зоопарка, он видел там твоих...
- Ну и что?
- Твоя дочка погибла... вместе с Людмилой.
Манин сдвинул брови и шагнул вперёд. Соседка взвизгнула.
- Ты врёшь?!
Соседка отступила шаг назад.
- Врёшь или нет?! Где они сейчас?
- Они... Их забрала скорая помощь, но... - Соседка, испугавшись взгляда Манина, отошла ещё дальше. Манин развернулся и стал спускаться вниз по лестнице. Ноги не слушались, тело кидало из стороны в сторону. Над затылком, откуда-то сверху доносился голос соседки: «Людмила близко поднесла девочку к ограде, а медведь был рядом; он выхватил Алёну прямо из рук и растерзал её на глазах у обомлевшей публики. Люся долго вопила в истерике, а потом попыталась просунуться между прутьями, за что поплатилась сама - медведь прокусил горло и ей. Такая страшная смерть!».
Спустившись на два этажа, Манин гневно посмотрел вверх. Этого хватило, чтобы соседка сбежала в свою квартиру. Он доплёлся до входной двери подъезда и вышел во двор.
Здесь оцепенение оставило его. Он превратился в неукротимое животное с воспалёнными глазами и ринулся в соседний подъезд к Бонюку.
Не успел тот открыть дверь, как рука Манина толкнула его далеко в коридор. Грохнувшись на пятую точку, Бонюк стал отползать дальше - в комнату.
- Что на тебя нашло, Стас? - испуганно пищал он.
Но Манин не отвечал, он продолжал напирать и напирать, нанося Бонюку ощутимые удары в лицо и по туловищу. Хромой инвалид выглядел жалким, беззащитным и обречённым. Но избиение не прекращалось. Неудержимый Манин остановился лишь тогда, когда окровавленный Бонюк, втиснувшийся в угол между стеной и сервантом, беспомощно поднял руки.