— Вы что, тоже из милиции?
Презрительный тон и недоверчивый взгляд, брошенный в мою сторону, засвидетельствовали негативное отношение моей спутницы к правоохранительным органам.
— Нет. Я частный детектив.
Последовала длинная пауза, после которой женщина опять ударилась в воспоминания. Видимо, откровение с посторонним человеком стало для нее сейчас равносильным выпусканию пара.
— Мой брат отсидел семь лет за изнасилование, которого он не совершал. Жертва настоящего насильника не видела, он подошел сзади и накинул ей на голову мешок. Мой брат работал сторожем на складе, возле которого все произошло. Он видел удалявшегося преступника и узнал его. Но насильник был в деревне уважаемым человеком, занимал высокий пост, а мой брат — простой сторож, к тому же любил выпить. Осудили именно его, а настоящего преступника милиция даже не посмела заподозрить. Потом он приходил к брату в тюрьму с передачкой и с издевкой сказал, что ему очень жаль.
Женщина замолчала, уронив голову на спинку сиденья, потом добавила, глядя в потолок:
— Я не верю милиции. Не верю, что они смогут найти убийцу. Не верю, что они вообще будут кого-то искать.
— Случай с вашим братом произошел, видимо, очень давно, — осторожно заметила я, глядя на трактор, монотонно тарахтевший впереди меня. Обогнать этот тихоход пока не представлялось возможным. — Сейчас взяли бы просто сперму на анализ, и все встало бы на свои места.
— Это было не так уж давно, — возразила мне женщина. — Всего восемь лет тому назад.
— Значит, дело просто сфабриковали. Вашему брату не повезло.
Трактор наконец удалось обогнать, и мне удалось наконец прибавить газу.
— Вам приходилось расследовать убийство?
Я незаметно улыбнулась.
— Десятки убийств.
Женщина задумалась на минуту, потом, явно оживившись, с надеждой спросила:
— Вы могли бы найти убийцу моего сына?
Теперь, в свою очередь, задумалась я. Как бы поделикатнее дать ей понять, что ее пенсии не хватит, чтобы оплатить мои услуги. Спутница правильно расценила причину моей задумчивости.
— Сын открыл валютный счет в банке на мое имя и регулярно вносил деньги. Хотел, чтобы я никогда ни в чем не нуждалась. На счету сейчас что-то около двух тысяч долларов. Этого хватит?
— Вполне, — ответила я и назвала свои расценки.
— Мне совсем не жалко денег, но учтите, вы должны найти убийцу, настоящего убийцу, а не того, кто первым попадется под руку, — в голосе женщины зазвучали металлические нотки.
Ей стало заметно лучше. Видимо, с появлением надежды отомстить за сына появились и физические силы.
Подъехав к пятиэтажной «хрущобе», на которую указала моя пожилая спутница, я притормозила и достала из сумки записную книжку.
— Мне нужны некоторые данные для начала.
— Спрашивайте.
Я зафиксировала всю нужную информацию.
— Заеду к вам завтра. В какое время вас можно застать, Степанида Михайловна?
— Завтра я весь день буду дома.
— Договорились.
Коврина — такова была фамилия моей новой клиентки — тяжело ступила на землю и пошла к подъезду, не оборачиваясь.
— Ну что я могу сказать… — вяло протянул Николай. — Дело малоперспективное.
С оперуполномоченным Николаем Свитягиным мы сидели на лавочке в сквере рядом с его домом. Говорить сидя в моей машине он наотрез отказался, объяснив это тем, что в последнее время совсем не удается подышать свежим воздухом, вот я и предоставила ему такую счастливую возможность. Несмотря на периодически начинавшийся дождик, этот октябрьский день был теплым, а мы сидели под навесом.
Николай вышел из дома в трико и шлепанцах и в таком одеянии совсем не походил на того подтянутого опера, которого я видела в отделе.
— Я сам выезжал на место преступления. Вот, кстати, фотографии.
Он раскрыл книжку Уголовного кодекса, которую небрежно вертел в руках, и достал оттуда несколько снимков.
Вот молодой мужчина в неестественной позе, раскинув руки, лежит на полу кухни, рядом с плитой. Одет он не по-домашнему: строгие черные брюки, дорогой пиджак. На столе стоят фужер и опустошенная наполовину бутылка необычной формы.
— Отравление синильной кислотой или, вернее, ее солями, — прокомментировал увиденное мной Николай. — Вино коллекционное, очень дорогое. Яд обнаружен и в фужере, и в бутылке.
— Коврин жил один?
— Да. Женат он не был. По словам матери, у него была подружка.
— Преступник оставил какие-нибудь следы? — задала я вопрос, продолжая тщательно разглядывать фотографии.
— В том-то и дело, что все чисто. На бутылке и фужере отпечатки пальцев только самого Коврина. И больше, представь, никаких зацепок. Скорее всего, хозяин распивал вино в одиночестве. Хотя всякое может быть… Смерть наступила между десятью и одиннадцатью вечера. Ближайшая соседка в тот вечер уехала ночевать к приятелю, а соседи с противоположной стороны лестничной клетки ничего не видели и не слышали.
— Как был обнаружен труп? — продолжала я допрашивать опера.
— У Коврина была собака, немецкая овчарка. Пес громко выл всю ночь и весь следующий день. Соседи, не спавшие из-за собаки и уставшие слушать этот тоскливый вой, много раз звонили в квартиру. Но никто не открывал, хотя было видно — в коридоре горит свет. Ближе к вечеру, двадцать пятого, приехала мать хозяина квартиры. Сосед снизу предложил ей взломать дверь, но она отказалась, мотивируя тем, что собака никого не признает, кроме ее сына, и будет кидаться. В итоге прибывшая дежурная милицейская группа взломала дверь и пристрелила собаку — та была очень агрессивно настроена. Затем уже приехали мы.
Мысленно я раскладывала всю услышанную информацию по ящичкам своего сознания, чтобы в нужный момент «открыть» один из них и воспользоваться добытыми сведениями.
— Какие соображения по поводу того, кто мог это сделать?
— Мы не успели еще проверить его связи. Коврин был предпринимателем, за ним числилась фирма. Мать убитого утверждает, что он занимался скупкой квартир у опустившихся элементов общества — это нужно проверить. Возможно, с кем-то что-то не поделил. Позавчера я пытался навестить подружку Коврина, но она дома не появлялась. А вчера… Ты слышала, наверное, о расстреле в районе аэропорта?
Я кивнула.
— Тринадцать человек из автомата Калашникова. У нас весь отдел начальство на уши поставило. Так что сама понимаешь, нам сейчас не до Коврина.
— Дело понятное, — флегматично произнесла я. — Обычный передел сфер влияний. А число тринадцать — чертова дюжина. Ты не находишь в этом скрытого намека?
— Нашему отделу такие намеки раскрываемости не прибавляют. От нас теперь требуют показательных выступлений: найти, поймать, обезвредить. Ладно, — Николай поднялся, — ты девочка способная, разберешься. Не забывай только меня информировать. Рано или поздно перед начальством все равно придется отчитываться.
Николай сунул мне в руку клочок бумаги.
— Адрес и телефон подружки Коврина.
— Фотографию на память можно? — Я вопросительно смотрела на Николая, держа в руке один из снимков.
— Бери! — Опер махнул рукой и взял с моих колен Уголовный кодекс. — Желаю удачи!
Дверь долго не открывали. Наконец по ту сторону раздались тяжелые шаги, меня оценили, глядя в «глазок», затем дверь не спеша подалась в мою сторону.
— Проходите.
Голос хозяйки звучал сухо и строго. Даже дома Степанида Михайловна выглядела подтянуто: вчерашнее черное платье сменил черный костюм, волосы на голове стянуты в тугой узел, а осанка такая, что и молодые позавидуют.
Коврина пригласила меня в зал. Обыкновенная, неудобная в планировке двухкомнатная квартира. Обстановка времен семидесятых годов, но всюду очень чисто, каждая вещь на своем месте.
В черной рамке на столе стояла фотография Леонида. Взгляд у него был немного странный: как будто человек смотрел не в объектив, а внутрь себя.