Маркус чуть покраснел.
– Раз уж мы об этом заговорили… Очень неловко, но все вокруг думают, что ты – моя дочь. Ты помнишь? Твои груди очень красивые, но не пора ли уже прикрыть их? Я был бы очень признателен, если бы ты сменила жанр.
Я улыбнулась и собрала все свое обаяние в улыбке. Очень сложно, к слову, общаться с мужчинами, которые никогда не смотрят ниже лица.
– Можешь взять любой снимок и нарисовать платье. Можешь на каждом платье нарисовать! Только, пожалуйста, дизайнерское. Из мусорных пакетов или пачек от молока. Или, из собачьих какашек!.. Чтобы каждая гнида в гостиной Мариты задохнулась от твоей творческой искры!
Маркус чуть покраснел.
Подобно многим диктаторам, которые уверенно держат кулак на шее мало-мальски крупного общества, он был раним и чрезвычайно не уверен в собственной власти, когда мы были одни.
– А знаешь, что? – спросил он. – Пошли они в задницу! Поступай, как хочешь. Нам с тобой здорово повезло: конюшни нынешнего графа ежегодно производят тонны дерьма, и мы можем класть его на мнение критиков огромной лопатой.
– Да! – ответила я. – А если лошадиного будет мало, мы можем пригласить их на ужин с графом, и он доложит! У него всегда есть несколько сильных слов о современном искусстве. Помнишь, как он специально перевернул картину вверх ногами, а потом еще заставил художника доказать, что это не верх, а низ. И объяснить, как он это различает?
Маркус ухмыльнулся уголком рта и скрестил руки на животе.
– Недавно, пока ты ходила фотографмироваться, мне пришла в голову отличная мысль.
– Да?
– Ты слышала что-нибудь о Георге Вайсе? Он иллюстратор. Готика, фэнтези и такое все… У него еще дочь Пенелопи, ну, ты ее знаешь… В общем, он написал в одно крупное издательство, которое производит карты Таро и все такое. Послал им свои эскизы и кое-какие наброски и знаешь, что? Им все понравилось. Они даже предложили мне выпустить колоду не за свой, а за их счет! Как тебе?
– Здорово! – я расхохоталась. – Вот это поворот! Но… Ты разве, разбираешься в Таро?
Маркус скромно потупился:
– Я изучаю такие вещи. Уже много-много лет. Твой прадед лично знал Алистера Кроули и сам неплохо разбирался в таких вещах. Я обнаружил его записи однажды на чердаке и… собственно, я написал книгу. Только дай слово, что ничего не скажешь своей бабушке, пока я сам не решу.
– Ты наймешь натурщицу?
– Я предпочел бы тебя…
Сиськи утратили свой изначально-неловкий смысл. Маркус уставился на меня, потом резко развернул спиной к себе и без спроса распустил волосы.
– Пенелопи, – сказал Маркус очень торжественно и указал на табурет за мольбертом, – сядь туда. Папуля хочет сделать пару набросков.
ЧАСТЬ 5.
Мамы, карты и разрыв
Январь прошел незаметно. Дождливый и промозглый, как никогда.
Лизель вернулась с разводом, отец то и дело мотался в больницу к Джессике, я удалила свой профиль в Инсте и теперь почти что все время проводила на чердаке у Маркуса.
Он делал наброски, учил меня читать карты и рассказывал о прадеде. Мы посещали музеи Криминалистики, читали у камина Лафкрафта и изучали символику карт Таро, с точки зрения Алистера Кроули.
Мы были, как обломки кораблекрушения. Два человека, которые провели весь круиз, нетерпеливо раскланиваясь на палубе, внезапно сблизились, когда корабль пошел ко дну. А он пошел. Все теперь было по-другому.
Отец вернулся, но не ко мне. Он уходил от нее, но к ней же он и вернулся.
Когда он забегал в больницу к Джессике, Лизель сказала прямо:
– Ты – идиот!
И вот однажды, вернувшись домой, он доказал нам это.
– Привет, семья.
Мы обернулись; в камине с грохотом взорвалось полено, и я подумала: не к добру.
– У меня к вам просьба, – торжественно, как с церковной кафедры рек отец. – И я вас очень прошу, отнеситесь к этому снисходительно…
– Ты не в церкви, Фред, – оборвала Лизель.
Она сидела перед карточным столиком, обтянутым зеленым сукном и раскладывала карты. Обычные, не Таро. Лизель раскладывала пасьянсы.
– Какая блажь взбрела тебе в голову? – спросила она.
– Джессика хотела бы провести выходные дома.
– При чем тут мы? Пускай поезжает к мужу.
– Мама! – отец поморщился. – Не начинай, прошу. Джесси теперь другая…
Мы переглянулись и рассмеялись. Джесси всегда была одинаковая: в маске. Он это позабыл.
– Если ты решил вспомнить молодость, то сними номер, – отрезал Маркус. – Джесс уже тогда была с легкой придурью, хоть ты это отрицал… Теперь у нее серьезный диагноз! Шизофрения.