Приглянувшаяся мне лавочка была очень уютно расположена в нише высокой кирпичной ограды. С двух сторон ее укрывали зеленые стены какой-то вьющейся и бурно цветущей растительности, сверху нависал выступ балкона. Я с удовольствием устроилась в этой ложе с видом на увенчанный стогом коровник: на другой стороне улицы белели свежей известью кривые стены дома тетки Маруси, местной скотовладелицы.
Она держит корову и небольшое стадо коз, снабжая молоком и старожилов, и новых обитателей Буркова. Парное молочко уважают все, Маруся неплохо зарабатывает и копит деньги на новый дом – такой, чтобы не стыдно было перед богатыми соседями.
Представив, какой роскошный беломраморный коровник на дюжину рогатых персон она построит при своем будущем дворце, я улыбнулась и закрыла глаза. Солнце спряталось, фиолетовая ноздреватая тьма сладко пахла субтропическими цветами с легкой примесью ароматов крупного и мелкого рогатого скота. Многотрудный долгий день меня утомил, и я чувствовала, что вот-вот усну.
– Куды тя несет, дурында! – бешено завопила невидимая в темноте тетка Маруся, помешав мне погрузиться в сладкую дрему. – Куды прешься, трицератопсиха?!
Я широко открыла глаза. Трицератопс – это такой страхолюдный динозавр с огромными рогами, я видела его в кино и крепко запомнила. На кого это орет гневливая Маруся? Не завела же она, в самом деле, в своем полезном зверинце вымершего ящера?
В ответ на мой немой вопрос и ругань Маруси раздался низкий укоризненный вой:
– Му-у-у!
Определенно, трицератопсихой скотовладелица обозвала свою корову Нюсю.
Не успела я посмеяться над тем, какие мудреные ругательства выучили местные бабки с наступлением на Бурково цивилизации, как снова была испугана громким криком. На сей раз орали у меня над головой.
– Паха! Пашенька! – зайцем заверещал в ночи ненормально высокий мужской голос.
Похоже, на балкон, нависающий над моей укромной лавочкой, вышел нежный юноша.
– Где ты, Паха? Вернись! Пашенька! Паха! – без устали призывал он визгливым голосом на грани истерики.
– Вот вам и цивилизация! – пробормотала я.
До нашествия богатеньких избалованных горожан в Буркове и слыхом не слыхали об однополой любви, а теперь – вот, пожалуйста! Какой-то нервный педик на балконе заламывает руки и громогласно рыдает по покинувшему его Пашеньке!
– Поля, успокойся! – произнес усталый женский голос.
– Поля – это Полина? – машинально задалась вопросом я, подняв глаза к кирпичному потолку.
– Поля, вернись в комнату и закрой балконную дверь, ты напустишь в дом комаров! – в женском голосе стремительно нарастало раздражение. – Поль, я кому сказала? Живо вернись в дом!
– Поля – это Поль? Значит, все-таки педик, – с сожалением констатировала я.
Падение нравов в пасторальном Буркове мне не нравилось.
Поля-Поль, видимо, послушался приказа и вернулся в дом. Наверху громко хлопнула дверь, и сразу послышался шум другого рода: с характерным звуком посыпались на пол осколки стекла.
– Идиот! Ты разбил дверь! – взъярилась женщина. – Я заплатила за витражное стекло триста баксов!
– Это были не твои баксы! – мрачно огрызнулся Поль.
– Конечно-конечно! Это твои баксы! – еще громче закричала женщина. – Но я, если ты забыл, твоя опекунша! И пока тебе не стукнет восемнадцать, всеми деньгами распоряжаюсь только я одна!
– Тебе осталось царствовать один год, три месяца и восемнадцать дней! – без запинки ответил Поль.
– Да пошел ты! Придурок!
В глубине дома снова хлопнула дверь. Я прислушалась, не разлетится ли на куски еще одно витражное стекло стоимостью в триста американских долларов? Вроде нет.
– Стерва! – выругался Поль.
Я услышала хруст стекла под его ногами, а потом снова зазвучали жалобные призывы:
– Паха! Паха, ну, где ты? Свободы захотел, дурачок? Вернись! Ты же пропадешь без меня, Пашенька! Ты погибнешь!
Я не выношу страданий беспомощных существ, и мне стало жалко бедного «голубого».
– Эй, на балконе! – позвала я, выступив из ниши на дорогу. – Что у вас случилось? Может, помощь нужна?
– Вы кто? – испугался юноша.
Я плохо его видела. В комнате за разбитой стеклянной дверью горела лампа, но она светила Полю в спину. Я разглядела только острые плечи и растрепанную голову на тонкой шее. Ну, точно, педик! Волосы длиннее, чем у меня!
– Меня зовут Инна Кузнецова, наша дача на краю поселка, у самой опушки! – ответила я.
– Возле леса? – чему-то обрадовался Поль. – Там, где овраг и лопуховая поляна?
Травяные заросли вблизи нашей дачи, действительно, необыкновенные. Лопухи размером с пальмовый лист и хвощи, смахивающие на елки! Папуля все собирается скосить эти зеленые джунгли, но бабуля ему не позволяет. Она сорок лет преподавала школьникам биологию и привыкла внушать окружающим почтение к живой природе во всех ее проявлениях.
– Есть лопуховая поляна, – подтвердила я.
– Послушайте, а вы не могли бы сходить со мной туда? – робко попросил Поль. – Понимаете, у меня Паха пропал! Я думаю, он как раз в лопухи подался, я ведь его когда-то именно там поймал.
Вот это номер! Я опешила. Выходит, в реликтовых травах вблизи нашей дачи устраивают какие-то ритуальные игрища «голубые»? Ловят друг друга! В смысле, знакомятся, что ли?
Я мгновенно вообразила, как по ночам под сводами лопухового леса в романтичном травяном шуршании ползают юноши в трусиках-стрингах. В густых зарослях они ничего не видят и потому слепо шарят в траве, стремясь осалить друг друга. А что они делают, когда поймают себе подходящую пару, я даже думать не хочу! Все, пусть бабуля молчит в тряпочку, я потребую от папули скосить эти голубые джунгли к чертовой матери!
– Вы же будете домой возвращаться, как раз в сторону леса? А я с вами пойду! – продолжал уговаривать меня настойчивый юноша. – Одному немного страшновато.
– А обратно вы как же пойдете? – спросила я.
– Надеюсь, обратно я пойду с Пахой, так что снова буду не один!
– М-да… Ладно, спускайтесь!
– С балкона?
– А что такого? До земли не больше трех метров, перебирайтесь через ограждение и прыгайте вниз, тут под ногами травка мягкая!
Сама бы я этот нехитрый трюк проделала в два счета, но нежный юноша Поль, похоже, чурался физических упражнений на свежем воздухе – за исключением спортивного ориентирования в лопухах.
– Я лучше по лестнице спущусь, ждите, я быстро! – сказал он, отступая в комнату.
Окольный путь затянулся на несколько минут. Услышав во дворе голоса, я поняла, что Полю преградила путь та самая дама, которая именовала себя его опекуншей, тогда как сам Поль просто и без затей называл ее стервой.
– Ты никуда не пойдешь! – твердым голосом говорила она. – Тем более в лес! Я не разрешаю тебе гулять по ночам! Нет, нет и нет! В конце концов, я за тебя отвечаю!
– Ты че, Поль, совсем того? – рассудительно вторил женскому голосу рокочущий бас. – На фига тебе сдался этот лес? Думаешь, ты там своего Паху найдешь? Да брось! Раз его нет в доме, значит, он навернулся с концами. Все, амба Пахе!
Я насторожила ушки. Похоже, личная драма Поля гораздо серьезнее, чем мне показалось! Если возлюбленный Паха покинул его в результате скоропостижного перехода в мир иной, прогулки в лопухах и призывы вернуться ничего не дадут. Взывать к ушедшим – занятие малорезультативное, это только в литературных ужастиках нашей мамули усопшие ведут поразительно активную жизнь, как личную, так и общественную…
– Что значит – амба? – тонким голосом вскричал Поль. – Что ты об этом знаешь, шкаф встроенный? Это ты его убил, фашист проклятый?!
– Поль, выбирай выражения! – взъярилась женщина. – Анатоль никакой не фашист, он просто разумный человек и рассуждает вполне логично! Вчера твой ненаглядный Паха сбежал из клетки и шастал по всему дому, я сама видела, как он прыгнул на диван в гостиной!
– А я видел его аж два раза: в своей кровати и на ковре в библиотеке! – пробурчал бас.
– Весело люди живут! – пробормотала я.