Скоро уже нельзя будет различить даже очертаний Крак де Борн на фоне темного, затянутого снеговыми тучами неба.
Свет факелов блестящими яркими точками замерцал на дороге. Небольшой отряд всадников приближался к обители святого Винсента. Сердце Себастьяна дрогнуло от странного предчувствия, когда хриплый голос рога прозвучал перед монастырскими воротами и загремели цепи подъемного моста.
На лестнице послышались знакомые шаги брата Освальда. Сухощавая высокая фигура монаха возникла в проеме арки и он вопреки обыкновению заторопился по дозорной галерее к мальчику. Брат Освальд не сомневался, что найдет Себастьяна именно здесь. От подъема по крутой лестнице монах запыхался и с трудом переводил дыхание. На полный раскаяния взгляд своего воспитанника он только укоризненно покачал головой. Времени читать нравоучения не было. Событие из ряда вон выходящее могло совершиться в стенах монастыря и брат Освальд не знал как принять это: с радостью или с покорным смирением к воле Всевышнего.
– Граф де Абвиль желает говорить с тобой. – без пояснений заявил монах Себастьяну.
– Мой отец? – Мальчик не мог поверить услышанному. Он готов был задать наставнику
множество вопросов, но тот уже повернулся и двинулся обратно. В обители святого Винсента очень хорошо знали, как опасно заставлять ждать сеньора де Абвиль. Себастьян не совладал с нетерпением и опрометью бросился вниз по крутой винтовой лестнице, потом по открытой галерее внутреннего двора, через теплицу, трапезную. Он бежал к покоям настоятеля, а сердце билось в груди, как большой церковный колокол перед праздничной мессой. Ноэль де Абвиль синьор Артуа, его отец здесь! Себастьян ждал его, надеялся, отчаивался, и снова ждал – так было всегда. Ничто не могло заставить мальчика поверить, что Ноэль забыл о существовании своего родного сына. Нет! Себастьян во всем оправдывал графа. Должно быть отец слишком занят, у него нет времени проявлять любовь, да мало ли что еще, Теперь это не имеет значения. Он приехал… Он здесь!
Себастьян резко остановился. Дверь в покои настоятеля оставалась приоткрытой, сквозь щель пробивался свет и слышались голоса. Он медлил в нерешительности. Войти в покои настоятеля без брата Освальда было вопиющим нарушением устава, но престарелый монах давно уже разучился бегать, как двенадцатилетний певчий он плелся еще в самом начале полутемного монастырского коридора и его шарканье раздавалось под гулкими сводами. Мальчику оставалось только ждать и невольно слушать то, что вероятно не было предназначено для его ушей. От быстрого бега и волнения он еще плохо улавливал смысл разговора, но потом отец настоятель повысил голос и сказанное поразило Себастьяна.
– При всем уважении к вам, сир … я не могу признать решение забрать Себастьяна из монастыря разумным.
– Я еще не принял окончательного решения, отец мой, – отвечал граф Ноэль. Этот голос полный нетерпеливого раздражения Себастьян узнал бы из тысяч других. Но что это сказал аббат? «Забрать Себастьяна…» руки мальчика задрожали, а в горле встал комок. Нет, быть не может! Отец хочет забрать его отсюда.
– Но синьор граф! – продолжал настаивать епископ, – Мальчик получил здесь прекрасное образование, он не просто умеет читать и писать, а почти подготовлен к началу служения. Столь знатному отпрыску подобает высокое место среди служителей Церкви, он сможет многого достичь на этом поприще.
– Я уже сказал вам, святой отец, и могу только еще раз повторить, – граф Ноэль тоже повысил голос, – Себастьян успеет примкнуть к тем, кто молиться, но вначале пусть научиться быть тем, кто сражается…
– Нельзя подталкивать к пути служения Господу ребенка, который ничего другого не видел в жизни кроме этих монастырских стен. Это скрытое принуждение, – вступил в спор еще один мужской голос Себастьян слышал его впервые. Низкий и очень мягкий он, казалось пытался примирить спорящих, хотя и поддерживал Ноэля.
Шарканье и недовольное бормотание брата Освальда приблизилось и раздалось за спиной мальчика. Освальд постучал, дверь распахнулась и Себастьян оказался в просторной комнате для гостей. Ярко пылал камин. Было тепло и очень дымно. Два рыцаря стояли у огня с кубками в руках. Один в длинном зимнем сюрко, отороченным мехом,, второй в дорожном плаще с капюшоном. Мужчины обернулись одновременно, а настоятель, который с видом оскорбленной в своих лучших порывах добродетели сидел в резном деревянном кресле, так неодобрительно посмотрел на мальчика, как будто именно Себастьян и был виноват в происходящем.