Итак, Шарль мог бы гордиться своим молодым оруженосцем, но отчаянные муки ревности и страх потерять Себастьяна все больше терзали его. К тому же Кармель не знал, как именно Себастьян относиться к женщинам и не решался спросить, чтобы не вызвать подозрений.
Жизнь Шарля превратилась в изощренную пытку. Постоянно видеть рядом предмет своей страсти, иметь возможность прикасаться к нему, видеть его обнаженным, любоваться этим стройным телом и не обнаруживать своих чувств. Временами де Кармел чувствовал себя близким к потере разума, тогда он уезжал в город и предавался там самым изощренным удовольствиям, или напивался до бесчувствия, так что слуги на руках уносили его из дома Веселой Боунин. В замке его жертвой становился Пъер, по прежнему преданный хозяину, как собака и готовый за одно ласковое слово целовать землю, по которой ступала нога Шарля. Увы, если бы Себастьян хотя бы в половину любил его так, вздыхал де Кармел и жестоко отвергал нежность, которая трогала его не больше, чем камни у дороги. Он всего лишь удовлетворял свою плоть в надежде погасить этим огонь снедающий душу. Пъер безутешно рыдал, клялся лишить себя жизни, но все повторялось снова. Жалкое подобие любви не могло заменить Шарлю восторга обладания предметом страсти.Он вымещал свое раздражение на любовнике. Игры с Пьером становились все более жестокими.
Себастьян, хотя и не догадывался об истине, но так же начал проявлять некоторое беспокойство. Перемены, произошедшие в Шарле были слишком заметны и юноша ломал голову над их причиной.
Де Кармел оставался неизменно добр и предупредителен, но что-то угнетало его. Каким странным огнем иногда вспыхивал его взгляд, как дрожал голос, сколько раз он опускал меч во время упражнений и уходил со двора, бормоча проклятия. Он перестал сопровождать Себастьяна в купальню и больше не растирал его душистым бальзамом, предоставляя это банщику Этьену.
Что же вызвало столь сильное и неожиданное раздражение синьора. Чем он был недоволен? Никто не мог ответить, даже Милдред. Хотя она, конечно, знала гораздо больше, чем все остальные. Конечно, можно было спросить у самого Шарля, но что-то удерживало Себастьяна от прямого разговора. Возможно, он опасался показаться недостаточно взрослым в глазах барона.
Себастьян все еще был невинен и почему то оттягивал неизбежное. Рано или поздно это должно было произойти. Когда? Он и сам не знал, тревожился, смущался, но лишь потому, что не мог понять одну из сторон жизни мужчины.
Порыв ветра налетел и растрепал золотые кроны каштанов и стих, листья посыпались медленно и плавно кружась, они отрывались от ветвей и опускались на землю, покрывая опушку золотым ковром. Это движение завораживало, вызывало у Себастьяна непонятную тоску и восторг. Тихая улыбка осени была милей, чем откровенная бесстыдная яркость лета или победное пробуждение весны. Приближение зимнего сна сквозило в этом золотом оцепенении. Сна прекрасного и равнодушного ко всему живому, беспробудного, почти вечного, прекраснее этого была только смерть. Себастьян чувствовал взгляд Шарля. Но не оборачивался. Он продолжал размышлять. Не связано ли раздражение де Кармела с его затянувшейся неопытностью. Быть может он хочет чтобы Себастьн познал наконец и эту сторону мирской жизни.
Не то, чтобы в замке не было женщин, готовых просветить его, и уж конечно, он не испытывал страха. Сколько раз в оружейной или после вечерней трапезы в те дни, когда Шарля не было в замке, Себастьян слушал откровенные излияния сержанта и солдат гарнизона. Они не стеснялись в подробностях. Из этих разговоров, перемежающихся непристойными жестами, грязными ругательствами и безудержным хохотом, он мог заключить, что общение с женщиной не лишено приятности, но может быть, внушенное еще в монастыре стойкое пренебрежение к скудельному сосуду, источнику греха, орудию дьявола удерживали Себастьяна на расстоянии от молоденьких служанок и крестьянских дочерей. Ведь и Шарль не приближался к ним, а благородных дам он видел лишь издалека и считал их чем то не совсем реальным. Они казались ему бесплотными существами, вроде красивых цветов. Иногда юноша думал о матери, которую никогда не видел. Любовь отца обожествляла её в глазах Себастьяна, но вместе с тем он ощущал к ней скрытую неприязнь. Из-за смерти матери Себастьян стал нежеланным ребенком для Ноэля де Абвиль и невольно обвинял её в этом. Кроме того, как мог он представить ту, которую синьор почитал наравне со святой Девой, в лапах вечно грязного, источающего запах чеснока и конского пота сержанта.