Де Кармел не знал, сколько времени прошло…должно быть много, огонь почти угас и от окна потянуло холодом.
Себастьян лежал раскинувшись. Утомленный долгими изысканными ласками Шарля он крепко уснул.
Шарль приподнялся на локте и долго любовался совершенными чертами юноши, его телом. Потом набросил на Себастьяна покрывало и встал, чтобы подложить дров в камин. Обнаженный он стоял и смотрел на огонь…
Свершилось то, к чему он стремился все эти годы. И что же? Шарль боялся опустошения. Теперь, когда Себ принадлежал ему, он не знал, сможет ли любить с той же страстью, как это было раньше, когда чувство его оставалось неразделённым. Обычно следом за обладанием наступало скорое пресыщение. Неужели и на этот раз…
- Шарль! – Себастьян проснулся и тихо позвал де Кармела. – Отчего ты встал?
- Раздуть угли …Шарль вернулся к ложу. Он взглянул на любовника и вдруг обхватил Себастьяна за плечи, резко приподнял и повернул лицом к свету. Да! Он не ошибся. Щёки юноши были мокрыми от слёз - Что? Что с тобой, любимый?
Себастьян отворачивался и прятал глаза.
- Ты… теперь ты бросишь меня, как Пьера, - наконец с трудом прошептал он.
Кармел прижал заплаканное лицо к своей обнаженной груди.
- Слышишь, как бьется моё сердце? Пока я жив ты будешь моей единственной любовью! Клянусь…только смерть разлучит нас! – Шарль сказал и вдруг понял, что в этих словах заключена истинная правда. Никогда уже не сможет он никого полюбить, кроме своего дорогого мальчика. Годы страданий и ожидания сделали его чувство всеобъемлющим, и не осталось в сердце места ни для чего иного. Шарль склонился и нашел покорные мягкие губы юноши.
- Никогда больше не говори так… Возлюбленный мой Себастьян!
Часть 6 (2)
Шарль и Себастьян еще чаще стали бывать у реки, там где в начале лета на воде покачивались широкие круглые листья и цвели желтые кувшинки. Лилии словно маленькие золотые короны выглядывали из прибрежной зелени. Длинные остроконечные листья колыхались и шуршали, непрестанным тихим шепотом отвечая на плеск волн. Заросший мягкой шелковистой травой берег пологим спуском уходил к самой воде и в ясные солнечные дни блики плыли бесконечной чередой по узловатым стволам старых ив, скользили по развесистым, низко склоненным ветвям. Весной утки гнездились в топких поймах, цапли бродили в камышах, а ночью только нестройное кваканье, да редкий тоскливый крик выпи нарушал сонное безмолвие этого уединенного места. Де Кармел уже давно приказал построить здесь маленький домик, и это спрятанное в зарослях уединенное жилище часто укрывало их с Себастьяном. Оно стало особым миром,тайной, которой оба дорожили. Особенно теперь, позволив себе принадлежать друг другу.
Не лето и не весна — в божьем мире царила осень. Ночами становилось холодно, но днем солнце все еще согревало землю и бурые травы, уставшие от жизни.
В то утро любовники выехали рано, еще до восхода солнца. Шарль собирался проверить сети, а Себастьян пострелять из лука. Во дворе места для любимого занятия было недостаточно и Себастьян устроил себе мишень на лугу. Ему нравилось проводить время у воды. Далекие воспоминания возвращали юношу в то время, когда он маленьким мальчиком уходил бродить в лес. Никто в замке не тревожился о том, что с ребенком может случиться беда, что дикий зверь или злой человек нападет на него. Слишком мало значил этот сын в глазах графа, и не занимал даже самого ничтожного места в ожесточенном сердце Ноэля де Абвиля.
Зато Шарль души не чаял в своем воспитаннике.
За то время, что они были вместе Де Кармель настолько сблизился с Себастьяном, что казалось знал его так же хорошо, как самого себя. Они были неразлучны, ничего не скрывая друг от друга, делили постель и блюдо за столом, пили из одного кубка и очень скоро поняли, как сильно отличаются в своих взглядах и чувствах. Как ни странно, это нисколько не раздражало их, напротив казалось изумительной захватывающей игрой.
Себастьян взрослел и все больше поражал Шарля своей мечтательной одухотворенностью, умением уходить в себя, чувствительностью и скромностью. Юноша в свою очередь восхищался силой духа и простотой, с которой его старший друг относился к опасности, его отваге и благородству и еще… доброте. Де Кармель был требователен к своему воспитаннику, когда дело касалось обучения боевым искусствам, но проявлял завидную терпимость, если Себастьян не мог сразу исполнить, то что требовалось. Он повторял наставления снова и снова, никогда не позволял себе насмехаться над неловкостью юноши, потому, что знал как тот раним и обидчив.