Сердца воинственных рыцарей, привыкших находить себе прибыль с помощью меча, были не слишком расположены к таким мирным порядкам, но делать нечего, приходилось утешаться тем, что герцог знал толк в меле и в играх с лэнсом и устраивал турниры с завидной регулярностью.
От Рождества до Пасхи и в дни прочих праздников Большой Луг на берегу Тэра оглашался воинскими кличами и восторженными рукоплесканиями зрителей.
На этот раз в Шелтере готовились к встрече короля, поэтому приготовления отличались особенным размахом и необыкновенной пышностью.
Турнирное поле заново оградили двойным забором, для первого дня состязаний внутри установили барьер крытый тканью.
Должным образом позаботились и о зрителях, множество знатных гостей не должны были пострадать от палящих солнечных лучей. Зубчатые края полотняных завес над высоким помостом герцога и центральными трибунами гостей полоскались на ветру, длинные шелковые полотнища развевались на перилах лож, предназначенных для дам. Издали всё это казалось одним большим многоцветным шатром, раскинутым с западного края ристалища.
Не столь знатным синьорам и зажиточным горожанам предстояло удовольствоваться простыми деревянными скамьями без навесов, а простонародье почитало за великое счастье наслаждаться зрелищем стоя. Да разве кого-то могли остановить подобные неудобства? В дни турниров не только замок, но и соседний город и деревни на несколько миль вниз и вверх по реке пустели, все, кто мог себе это позволить, устремлялись в долину Тэра к Желтому броду.
Для многих турнир был не только развлечением: кузнецы, шорники, торговцы менялы, жонглеры, гистрионы, веселые девицы, шарлатаны, воры, нищие стекались шумной толпой, следом за высокородными синьорами, мелькали рясы и выбритые тонзуры монахов. Каждому находилось тут дело.
– Если бы ты не заезжал за мной, то мог бы остаться в свите герцога, – проворчал рыжебородый, кивая головой в направлении замка.
– А ты сидел бы дома, сэр Хьюго, разве не так? Или ты собирался выставить щит войны и принимать участие в этих празднествах?
– Не смеши меня! Это ты большой любитель галльских игр. Я не вижу толку в глупой французской забаве! Есть множество других способов проломить себе голову.
– Но этот самый благородный. К тому же он не противоречит установлениям Божьего мира. Впрочем, я проделал такой долгий путь не ради турнира, мне захотелось увидеть тебя.
– Позволь усомниться, Генрих, я думаю турнир привлекал тебя больше, чем общество недовольного всем светом ворчуна - усмехнулся Хьюго. – Или ты услышал от меня недостаточно наставлений?
Он хотел прибавить ещё что-то, но сдержался, лишь дернул свою всклоченную бороду, что означало крайнюю степень неудовольствия, и принялся мерить шагами расстояние от каштанов до огромного корявого дуба с раздвоенным стволом.
Сэр Хьюго был вспыльчив, но отходчив. Малейшая перемена настроения тут же отражалась на его лице. Когда рыцарь гневался щеки его багровели, а глаза выкатывались из орбит и взгляд становился безумным, зато когда он смеялся невозможно было не присоединиться к заразительному раскатистому хохоту, сотрясавшему грузное тело. Еще Хьюго выделялся в толпе придворных полным пренебрежением к своей внешности и одежде. Его нечесаная борода и лихо заломленный набок берет с обтрепанным пером вошли в поговорку и вызывали неизменные шутки и улыбки дам. Зато Хьюго чудесно пел и играл на роте, помнил множество историй и жест, он был признан лучшим рассказчиком при дворе герцога и никто не умел так хорошо, как он занять время долгими зимними вечерами, за это дамы прощали ему многое.
Мужчины уважали Хьюго за иные качества. Его благородство, честность, щедрость, безоглядную отвагу ставили в пример, молодым.
Герцог не пренебрегал его советами в дни судебных разбирательств, а приближенные знали, как Хьюго добр и простосердечен и прибегали к нему, как к защитнику от справедливого гнева синьора.
Генри Перси во всем являл полную противоположность своему старшему другу.
Улыбка сэра Генри казалась открытой, но голубые глаза редко меняли своё обычное холодное выражение. Даже когда он сердился его красивое лицо, обрамленное длинными русыми кудрями, оставалось непроницаемым. Он редко смеялся и больше молчал, чем говорил. Рыцарь всегда казался очень спокоен и доброжелателен и невозможно было угадать о чём он думает на самом деле.