– Был? – Перси не рассчитал движения, кинжал блеснул отполированным лезвием и упал в густую траву. Генрих опустился на колено чтобы найти его, развел в стороны шелковистый зелёный покров земли.
Очень давнее воспоминание встревожило его мысли. Всё это было когда-то. Они уже стояли так. Генрих склонясь, а Хьюго протянув к мальчику руки, чтобы обнять и закрепить взаимные клятвы поцелуем мира. Он поднял голову и взглянул на графа Стенли. В глазах старого рыцаря отразилась боль сожаления. Кто виноват в этом? Неужели он, Генрих Перси? Как могло случиться такое? – Ты говоришь «был»? – Рыцарь поднял кинжал, вложил в ножны, медленно встал, и пристально вгляделся в лицо своего наставника.
Только теперь он вдруг заметил, как сильно постарел Хьюго. Жизнь не пощадила знакомых Генриху черт. Меж густых бровей графа Стенли залегли две скорбные складки, щеки одрябли углы губ опустились, под скулами обозначились глубокие морщины. В бороде заблестела седина.
– Прости, – Хьюго положил руки на плечи Генриха.
Старый рыцарь всё ещё не утерял своей гордой осанки. Стоя лицом к лицу с Генрихом, граф Стенли на полголовы возвышался над ним, и Перси, как и в прежние времена, когда он в годы своего отрочества выслушивал бесчисленные укоры и наставления, вынужден был смотреть на Хьюго снизу вверх.
– Конечно, ты не должен повторять мою жизнь, становиться таким как я, но… – он глубоко вздохнул, – я не узнаю своего мальчика. Ты слишком изменился, Генри.
Перси смутился, он отвел глаза, бесцельно скользя взглядом по залитому солнцем зеленому склону холма. В этот безоблачно ясный день так не хотелось спорить, но Хью ждал ответа и Генрих не стал длить молчание.
Рано или поздно им пришлось бы объясниться, Так почему же не выложить этому старому упрямцу всё начистоту прямо сейчас?
Перси отступил на шаг и Хьюго опустил руки. Тень былого времени отлетела, Генрих больше не чувствовал себя провинившимся юнцом, теперь он мог продолжать беседу на равных.
– Сидя за древними каменными стенами, трудно уследить за тем, как меняется мир, – холодно произнёс молодой рыцарь.
Простые слова прозвучали неожиданно резко и жестоко. Генри хотел бы смягчить их, а ещё лучше и вовсе промолчать, он сердился на себя за то, что позволил Хьюго начать этот разговор, сердился на графа Стенли за непозволительную откровенность, столь далёкую от безопасной светской болтовни, сердился на весь белый свет, но уже поддался искушению и следовал всё дальше по скользкой стезе бесполезного спора.
– Напрасно ты думаешь так. – возразил Хьюго. С натянутой усмешкой старый рыцарь приосанился, – Я бываю при дворе герцога.
– В таком-то наряде? – Невольно рассмеялся Генрих.
Их беседа могла бы теперь завершиться шуткой, но Хьюго принял замечание иначе. Он ещё больше обиделся.
– Вот видишь… раньше бы ты и не подумал о том, как выглядит моя одежда. Дыры на плаще и старое перо на берете не смутили бы тебя, не заставили относиться ко мне хуже.
– Я не отношусь к тебе хуже, с чего ты взял?
– Пока не относишься. Но кто знает, придет и такое время… – Хьюго не хотел высказывать того, что лежало у него на сердце, это вышло само собой. И каждое слово прозвучало обвинением. - Ты стал расчетливым и равнодушным, Генрих! Пользуешься своим умением владеть мечом, совсем не для того чтобы выполнять данные при посвящении обеты. Пусть бы ты стремился стяжать славу, с этим ещё можно было согласиться, но ты добываешь золото…Скажи мне, хоть раз за эти годы ты отказался от выкупа за коня и доспехи? Проявил милосердие к побежденному? Этому ли я учил тебя?
Теперь уже и Генрих не расположен был шутить.
– В бою не место милосердию, – покачал головой он, а благородство… оно не входит в мои расчеты.
– Расчеты… расчеты… знаю я их, твои расчеты! – Вспылил Хьюго, – если ты победишь завтра, то…
– Без «если», - перебил Генрих, – Я не стал бы участвовать в турнире, не рассчитывая победить.
– Вот как! Значит ли это, что с сильнейшим противником ты откажешься сражаться? – Зло поддел граф Стенли.
Этот был выпад против правил, зато удар достиг цели.
Перси окончательно вышел из себя. Губы его плотно сжались и побелели, глаза потемнели, на щеках заходили желваки и рука невольно легла на рукоять меча.
– Ты упрекаешь меня в трусости сэр Хьюго, – тихо и отчетливо произнес он. – А знаешь ли, что я никому не прощаю этого?
– Расчет – по моим меркам всё та же трусость, – презрительно бросил граф.
– Нет, всего лишь благоразумие…
– Что же ты медлишь? Я вполне подходящий противник, мой мальчик. Меня легко одолеть. Или нет? Ну же! Или ты не уверен? Опасаешься проиграть старику Хьюго?