— Оператор Крестьянчиков выпил бутылку минеральной воды, — словно прочел мои мысли инженер.
— А Васильеву в это время не хотелось пить? — спросил я. Вопрос был пустой. Я сам знал это.
— Нет, — лаконично ответил инженер.
Два других в это время, манипулируя клавишами вычислительного центра, еще раз небольшими кусками просматривали на экране простого телевизора всю восьмичасовую видеозапись вчерашней смены.
— Четыре часа пятнадцать минут, — объявил автомат.
И снова барханчики накатились на вездеход. А! Да эти барханчики здесь все одинаковые! Но все же я понял, что Крестьянчиков возвращается. По времени нетрудно было догадаться.
— Почему? — спросил я.
— Замедление пульса, — ответил инженер.
— Жажда?
— Нет.
— Координаты?
— Те же, что и в три часа сорок пять минут.
Странно, подумал я, почему он возвращается по своему следу? Обычно вездеходы делали круг или эллипс, хотя это и не оговаривалось инструкцией. Поиск на «подопечных» был свободный, в пределах заданного квадрата, конечно.
— Почему он возвращается по своему следу?
— Конкретных объяснений нет. Крестьянчикову просто так захотелось.
— Ясно. Ощущения?
— Ничего необычного.
— Координаты этой точки в память машины!
— Записаны.
Экран погас.
— Просмотр окончен, — сказал инженер.
— Ясно.
Два других инженера тоже закончили просмотр видеозаписи вечерней смены.
— Ваше мнение? — спросил я.
— Информации мало или ее вообще нет, — ответил один. — Случайность.
— Нужно ли проверить эту точку?
— Вычислительный центр не настаивает на проверке.
— Вычислительный центр! — слегка вскипел я. — А вы-то сами? Ваш опыт, интуиция, предчувствия!
— Интуиция? Да при чем здесь интуиция, когда дело идет о седьмой модели? Вот у Маркелова…
— Ну и пусть! Наша модель ничуть не хуже модели Маркелова… — сказал я и внезапно успокоился. — Проверю, хотя вы, конечно, правы. Седьмая «подопечная» пуста.
— Это уж точно, — вздохнул один и с хрустом потянулся.
Ясно. Они нашу седьмую модель и всерьез даже не воспринимают.
— Через десять минут конец ночной смены, — напомнил инженер.
2
Мы никак не могли придумать название исследуемой планете. Самое лучшее, пожалуй, было — «Песчинка». Но дело в том, что почти все модели были покрыты песком. Все можно было назвать «Песчинками». А некоторые испытатели в своей фантазии доходили даже до «Зануды».
Огромный, чуть больше Земли шар из песка. И все. Ничего здесь не было, ни жизни, ни разума. Да и самой-то ее не было. Вернее, была, но не в обычном смысле этого слова, не в буквальном.
Уже давно были известны основные параметры многих звезд: их масса, спектр и энергия излучения, небольшие отклонения в движении, что указывало на наличие у них планет. Четвертое поколение вычислительных машин вполне справлялось с моделированием. И если человек пока еще не мог улететь к другим солнечным системам, то почему нельзя изучать эти планеты на Земле?
Вот и начали появляться институты, подобные нашему.
Мощь человеческого воображения и интеллекта плюс невероятные способности машин к хранению и обработке информации создали несколько десятков «подопечных» планет, одну из которых я со своими товарищами и исследовал.
Ангар, где стоял вездеход, представлял собой экран огромного объемного телевизора. Голографическое изображение создавало полную иллюзию «действительного» существования планеты. Солнце, белесое небо, мелкий желтый песок… При «движении» вездеход раскачивался, подпрыгивал на барханах, расплескивал песок. Температура и состав воздуха в ангаре соответствовали параметрам моделируемой планеты. Эффект присутствия был полным. Атмосфера нашей «подопечной» была непригодной для дыхания, более разреженной. При выходе из вездехода нужно было надевать кислородную маску, у которой имелось устройство для радиопереговоров с напарником по смене.
Некоторый риск, пусть и чисто теоретический, в нашей работе был. Я мог погибнуть, если бы вездеход внезапно разгерметизировался. Мог получить тепловой удар, если бы вздумал совершить длительную пешую прогулку. В институте, конечно, на всякий случай имелась специальная группа спасателей, только работы у них пока не было.
В создании моделей принимали участие и испытатели, но во время экспериментов специальные детекторы вычислительного центра не пропускали всплески нашего воображения, которые могли повредить самому испытателю или «подопечной». На время работы наше воображение как бы осреднялось. Оставалось лишь то, что необходимо было для планомерных исследований. И во время восьмичасовых смен мы обязаны были напрягать свое контролируемое воображение, чтобы отыскать на планете что-то интересное.