Молчал Житомирский, только трубкой попыхивал.
- Чумное кладбище! – топнула ногой Веретенникова – Да под этой улицей костей людских столько, что их гули триста лет грызут, все никак сгрызть не могут. И душ столько же там томится, злых до невозможности. Тогда же некоторых еще живыми в общую яму бросали. И если им дверь приоткрыть, дорожку подсветить, да еще и тело новое дать, то они того, кто это сделает, с радостью за хозяина примут.
- Дети. Много детей – тяжело, словно через силу, произнес Житомирский – Ну конечно!
- И дети эти доброй волей выполнят все, что им скажут – Веретенникова взяла из рук Ликмана газету и ткнула пальцем в статью – Ведь это сделает тот, кому они верят. Добрый дедушка Мороз. Вот только это будет уже не он. Это будет…
- Карачун – продолжил за нее начальник Отдела – Вот задачка и сошлась! Правильно. Вот откуда руны «Исток» и «Судьба». Хорошо рассчитали, собаки! Это же, по сути, возрождение. Потом-то дедов Морозов будет много по стране, только там все пойдет уже по накатанной, а тут первый праздник!
- А Карачун - он кто? – осторожно уточнил Ликман.
- Тот, кто повелевал метелями и морозами в те времена, когда Солнце тоже было богом – пояснила Павла – Невозможно злобный бородатый дед с посохом и в белой шубе, отороченной мехом. Если ему кто чем не угодил – все, пиши пропало, он в тебя своим посохом ткнет – и ты ледышка. А в свите у него, между прочим, ходили волки да медведи.
- А сам он, в свою очередь, служил Чернобогу – продолжил Житомирский – Так что отчасти мы верно мыслили. И последняя руна будет именно его.
- Ну да – согласилась с ним Веретенникова – Она вкупе с остальными жертвами откроет дорогу Карачуну, тот призовет души с чумного кладбища, чтобы те вселились в детей, обретет первую паству и первые силы. Ну, а дальше больше, Новый год-то становится народной традицией. А как он окрепнет, так начнет думать о том, чтобы… Вот же елки-палки! Во сколько там начало?
- Так уже – глянул на часы Ликман – Пять минут как веселятся.
- Рысью! – рявкнул Житомирский, как видно вспомнив свою юность, которую он провел на полях гражданской войны в составе Первой Конной – Аллюр три креста! И я с вами!
Около дома Союзов было людно. Как оказалось, родителей, бабушек, дедушек, а также старших сестер и братьев внутрь не пускали, в результате те околачивались поблизости, ожидая своих чад с праздника.
Пока Ликман шнырял среди родственников веселящихся детей в поисках Морозовой, Павла и Житомирский устремились ко входу в Дом Союзов, где абсолютно неожиданно для себя наткнулись на яростное сопротивление местной администрации.
- Нельзя! – сурово поблескивая стеклышками очков, раз за разом втолковывала им сухенькая старушка, стоящая на дверях – Только дети! Взрослым сюда сегодня ходу нет!
- Уважаемая, я майор госбезопасности Веретенникова – Павла, которая в последний раз оказывалась в ситуации, когда ее куда-то не пускают, лет десять назад или даже больше того, сунула свое удостоверение упорной женщине чуть ли не в нос – Это инспектор милиции Житомирский. У нас дело государственной важности.
- Вот кончится елка, тогда и пройдете – стояла насмерть старушка – Иначе никак. Приказ директора дома Союзов!
- Да какого черта! – возмутилась Павла, подхватила охнувшую бабулю под мышки и усадила на деревянную стойку, находящуюся рядом – Николай Петрович, пошли!
- Хулиганка! – завопила та – Милиция!
- Мы уже тут – обернувшись на ходу, сообщил ей Житомирский – Потом сами на себя бумагу составим. Как все кончится, так сразу же!
Увы, но до зала они добежать не успели, наткнувшись на еще пяток сотрудников Дома Союзов, которые, как видно, услышали вопли рассерженной коллеги, причем усиленных парочкой крепких ребят со званиями различия НКВД.
- Вы куда? – грозно рыкнул один из них, положив ладонь на кобуру – Стоять! Документы предъявляем!
- Нормально все, сержант – снова продемонстрировала свое удостоверение Павла – Давай, веди нас в зал. Ну, где елка и все остальное!
- Нельзя! – прямо как бабка у входа, немедленно заявил лысоватый толстяк в черном костюме, а после, как бы для дополнительной убедительности сказанного, еще и раскинул руки в стороны, как бы давая понять, что дальше путь проляжет только через его труп – Сегодня тут главные дети. Это не я придумал. Такова установка сверху! С самого верху, понимаете? В зале нет взрослых вообще, даже представителей Моссовета и товарищей из ЦК. Газетчиков – и тех не пустили.