Здесь рухнуло всё. Видимое и невидимое, цели, ценности, древние эпохи истории и реальная современность. Память о них, словно далёкое отлуние эха в колодце мертвой воды, дышащего смрадом разлагающихся человеческих истин.
12.
Виктор потушил свет и вышел с комнаты спящего сына. Малыш уснул у него на коленах, устав от слёз и страха. Устало включил компьютер, ответил бегло на пару писем, безразлично уставился в экран. Что значит иметь всё и не иметь главного? Не иметь или потерять? Поднял опрокинутую рамку с фотографией. Он, она, их дети. Счастливые, лощённые взгляды людей, не знавших иного мира, бушующего всего в десяти шагах за окном.
Она... взгляд, улыбка, высокий ровный лоб и её миниатюрная копия, выношенная под сердцем. Дочка была не тенью, но отражением чистой и красивой души женщины, которую однажды ему выпала честь назвать женой, сын - её острого ума и гордого нрава.
Где сейчас она?
Он хорошо помнил их последнюю встречу. Тощая, с синюшными отеками под глазами, растрепанные волосы, подавленный взгляд. Весь ее больной и унылый вид нагонял ужас. Как это могло случиться с ней? С ними?
Все происходило постепенно. Нервный срыв, лечебница, успокоительные и прочее. Затем лекарственная зависимость. Улучшения не наступало, но иначе она уже не могла. Врач посоветовал прекратить курс лечения препаратами. Назначил более слабые. У нее началась ломка.
Но кто же знал, что она найдет другой способ облегчить свои страдания. Виктор нашел человека, продавшего наркотики его жене. Угрозы помогли ненадолго. Она нашла другого дилера. Сколько раз он вытаскивал её из злачных мест - настоящих сточных ям города. Она лечились от наркозависимости, обещала бросить ради их сына, но всякий раз срывалась. Снова и снова сбегала.
В какой-то момент он прекратил её искать. Ему было противно это жалкое подобие его жены, в котором теперь с трудом угадывались родные черты. Любить её он больше мог, да и не хотел. Она ушла и больше не возвращалась.
13.
- Мэдж, ты ведь помнишь меня? Помнишь?
Давно её так уже не называли. Маргарет напрягла память. Кто был последним? Это было так давно, в забытом ею детстве. Звуки собственного имени навеяли странные воспоминания: детский смех, игры в догонялки, смешной белокурый мальчишка с забавно торчащими ушами... Как же его звали-то?
- Вэйн, я не по-.. - вдруг лицо её переменилось в выражении, дрожащими губами Мэг закончила начатую было фразу - -ним-маю... Ох! Вэйн!!!
Он испугался за неё, такое у неё было лицо. На нём не осталось ни кровинки, а в поднятых на него, ничего не видящих от слёз, глазах застыл ужас.
- Ты... ты боишься меня, Марма? Неужели? Не смотри, какой я стал большой и сильный! Жизнь меня слегка потрепала, но я до сих пор помню, каких оплепух ты мне могла навешать в детстве. - Он невольно улыбнулся своим воспоминаниям.
- Вэйн... - выдохнула она его имя, медленно опускаясь на землю. Ноги не слушались её, тело било, словно в лихорадке.
- Скажи же хоть что-нибудь, Мэгги? О боги, как же странно называть тебя так!!! - в голосе юноши слышалась мольба.
- Как давно ты узнал меня, В-вэйн? - она пришла к какому-то отрешенно-спокойному состоянию.
- Почти сразу... Я, правда, не сразу поверил себе, но знаешь ли... столько лет прошло - он немного замялся, Мэг интуитивно поняла причину:
- И я стала такой... - в её голосе слышалось отвращение.
- Прости - добавила она после минутного молчания.
- Что? За что, Мэдж? - всё-таки, он не мог называть её иначе.
- Я ведь предала нас... наши мечты. Наши клятвы. Помнишь?
- Я помню.
Сколько же боли всего в двух словах!
- Мне так жаль... - она глухо зарыдала от боли и стыда, уткнувшись своим курносым носом в его плечо. Он гладил её волосы, те самые жесткие, непослушные, рыжие. И не мог сдержать слёз счастья. Их клятвой были слова: "вместе до конца". И вот, в конце они вместе.
14.
"Знания всегда чего-то стоят. И когда исчезает прочее, знания самая надёжная валюта". Слова дедушки прочно засели в его мозгу.
"Знаешь, сынок, жизнь-то штука дивная, как не крути. Случается порой в ней и такое, что никому даже не снилось. И только знающий человек может быть готовым ко всему".
Через всю юность Освальд пронес в себе эту цель - быть готовым ко всему. Противоречивая натура, авантюриста-зануды, так и не нашла признания. Многие называли его дурачком, малохольным, умалишённым. Очень скоро Освальд понял - они не нужны ему, эти многие. Он абсолютно ничего к ним не испытывал, даже к своей семье.
- Кто научил тебя так управляться ножом? - спросил его однажды Вейн.
- Сам научился.
Когда то же спросил солдат, ответил:
- Дед научил, когда я еще совсем ребенком был.
Виктору он объяснил, что ходил на курсы спецподготовки.
Ложь никогда не была слабостью Освальда, но ему настолько всё равно было, что ответить, что делал он это под настроение. Ведь любой ответ в его случае был правдой.
Таким был лишь он, Освальд Дрэйк, отважный трус, красивый урод, знающий глупец. Кем быть и когда - неважно ведь. Когда ты знаешь так много, как знал Освальд, ты становишься никем, становишься секретом самому себе. Твоя собственная память стирает границы собственного "Я"
15.
Поднялся, подошёл к окну, вышел из себя. Злость, дикая животная ярость рвалась наружу, просачиваясь сквозь поры.
Можно ли уничтожить прошлое до конца? Стереть бы с ума последнее воспоминание и уйти. Уйти прочь из этой комнаты, страны, мира. Но можно ли? Как можно...
- Бегут только слабые, сильные - стоят до конца. - Губы шёпотом повторяли слова отца, произнесённые, прежде чем он ушёл. Честеру было восемь.
А что было после? Подворотни, голод, пьяная беззубая улыбка матери, от которой тошнило, вонючие потные отчимы, что менялись один за другим, как пассажиры в метро. Сцепив зубы и сжав кулаки он стоял, стоял до конца, чтоб доказать - он сильный, сильнее, некогда бросивших его и предавших его доверчивое детское сердце. И каждый раз, смывая с рук кровь после очередной драки, он, с отвращением чувства собственной слабости, глухо рыдал в ванной. Себя ему обмануть не удалось. Себе в морду не дашь.