И только ей он не стал ничего доказывать. Словно варвар держащий в грубых мозолистых руках хрупкую фарфоровую статуэтку тонкой работы; не сила, а нежность была её единственным языком. Её он любил. Но поздно понял все нюансы.
И теперь лишь воспоминания, являясь сквозь кошмары, душили его по ночам.
"- Ты говоришь, я прекрасен?
Честер рассмеялся свободно и искренние, гусиные лапки, сформировавшиеся возле его глаз, на мгновение изменили выражение вечно напряженного лица. Он всматривался в красивое лицо своей подруги и никак не мог понять, что за странное ощущение тлеет в душе под её взглядом.
- Совершенно прекрасен! - выпалила Джесс - Сомнений нет!
Она говорила эмоционально, однако весь её вид выражал крайнюю серьезность. По началу, Честеру это казалось сплошным розыгрышем, устроенным для него, впрочем, самим провидением, ибо больше никому до него дела нет. И, если бы не уверенность в собственном одиночестве, ненужности, непричастности к чей-либо жизни, он бы вряд ли поверил. Однако, её довод лишал воли своей бескомпромиссностью.
- Я люблю тебя, Честер.
Он кружил ее словно пушинку. Ее ноги не должны касаться земли и место ей с небожителями. Он вновь стал ребенком, вновь обрел способность доверять.
Смех Джесс исцелил его сердце, долгие годы питаемое ненавистью к самому себе. Любовь была её единственным оружием, оружием, сразившим его наповал.
Она не спрашивала дежурного бреда вроде как: "Есть девушка /любишь ли кого-то?".
Она просто спросила: "О тебе есть кому позаботиться?".
О, каким же безоружным предстал он пред ею в ту же секунду!
Словно тяжелые холодные латы упали с сердца и отдавили ему ноги, ставшие вдруг ватными. Эта внезапная нагота его души внушала ужас, сравнимый разве что, только с сиюминутным желанием умереть.
- У меня есть я.
Великое чудо, что вообще смог выдавить с себя хоть какие-то членораздельные звуки. Джесс не смотрела на него даже, но он чувствовал, знал - она видит его сердце.
Честер потерпел поражение. Бронированная душа вновь обрела уязвимость, и не смотря на страх, ощутила едва узнаваемое тепло, где-то глубоко под сердцем.
Небо. Огромное небо открылось глазам человека, смотрящего всю жизнь под ноги. Честер замер, боясь сделать шаг в неизвестность. Только тепло её рук, словно поводырь в слепом мире. Единственное чему можно было поверить. Единственное чему стоило верить до конца...
16.
- Сколько лет было твоей дочке? - Вейн лениво потянулся, сидя просто на земле и подставляя солнцу уставшую спину. Сегодня он дежурил возле раненого. Девчонка с солдатом ушли на поиски медикаментов, дети спали, а ублюдок Харлоу слонялся по улицам. Он избегал Вейна, словно собственной совести.
- Пять. Сейчас бы уже исполнилось семь. Они двойнята. Линда и Джек.
Виктор устало взглянул в сторону сына. Почему-то боль потери не душила его, как прежде. Может, потому что адски болела нога. А возможно и потому, что появилось страшное осознание: ушедшим "до" повезло больше. Он с сожалением подумал о револьвере, лежавшем в правом нижнем ящике его стола. Когда умерла дочь, Виктор убрал его от греха подальше. Его пробирало до дрожи от мысли, что в следующий раз его может не оказаться рядом возле обезумевшей от горя жены.
Он пытался найти её в то утро, когда объявили эвакуацию, как, впрочем, и неделями раньше. Но спасение сына было значительно выше. Вероятно, она погибла, так и не очнувшись от наркотического дурмана, под прогнившей крышей какого-нибудь притона. Кто знает, что теперь было бы лучше...
17.
- Виновен!
Молоток судьи тяжким бременем обрушился на голову подсудимого, словно огромное дерево. Честер словно окаменел. Его кости раздроблены, сердце смято в лепешку. Кто он теперь? Безликая субстанция со стороны наблюдающая свое собственное бесцельное существование. Иногда люди умирают раньше своего тела.
Что было дальше? Озноб. Паника. А потом он привык к этим теням в своем подсознании. Постепенно они теряли свою безликость, вскоре Честер уже знал их всех по именам. И в каждом из них он находил себя. Вон его детство без матери. Одинокая, пугающая темнотой и сыростью комната. А здесь его страхи и переживания, когда он узнал, что должен стать отцом. Вот его попытки забыться, а рядом сволочизм, которым пытался отгородиться от мира в минуты страха. Где-то здесь и то мужество наряду с благородством, что просыпалось в нём, когда особенные глаза улыбались ему напротив. И сила, бурная, неконтролируемая, глупая, сметающая все на своем пути, но не лишенная справедливости. Он никогда не бил незаслуженно.
Джек, Виктор, Мэг, Харлоу, Дейл и Вэйн.
Следующая тень показалась ему особенно пугающей. Это его секрет. Секрет, о котором даже его память предпочитает немо молчать. Кто он? Он сам себе секрет...
Никто и никогда не узнает, что произошло. Даже он. Минуты затмения в мозгу принесли непоправимый вред. И лучше ему самому никогда не вспоминать, как он сделал то, что, увы, сделал. Реальность оказалась отвратительно ужасной. Он не мог сбежать от нее физически. Но его сознание не выдержало боли и отвращения. Произошел взрыв. Честер погиб вместе с погибшим для него миром. Жизнь обернувшаяся трагедией. Жизнь, ушедшая под откос. Забвение. Еле тлеющие огоньки образов в его сознании сужались, пока не сузились до размера игольного ушка, а затем исчезли. Тихо и безболезненно. Себя он хотел убить иначе.
Кислота вдруг вернувшейся памяти разъедала его сердце. Боль была невыносимой, но заслуженной. Честер хотел наказать себя и в тоже время не мог выдержать боли, разрывающей его душу и оттого предпочел физическую, испытывающую его плоть...
Жажда жизни - вот, что крепко приковывает нас к жизни. Но когда нити оборваны, отчаяние придает человеку особых сил наряду с безумием.
18.