- С вами все в порядке, молодой человек? – спросила с нижней полки пожилая женщина.
- Да, все хорошо. - Тихо отозвался тот, и отвернулся к стене.
Глава 21 "Первое проклятье"
В Рязани, каждый узнавал Кузьму и приветствовал его. Жил он зажиточно, имел мельницу, торговый ряд на городской ярмарке, где продавал пушнину, ткани, мед и другие продовольственные и хозяйственные товары. У него был большой рубленный дом, в соседней деревушке, с резными наличниками и расписными ставнями на окнах. Был у него большой скотный двор с коровами, телятами, козами, овцами, лошадьми и домашней птицей. Семья у Кузьмы была большая, но и она не справлялась со всем этим многочисленным хозяйством, и ему приходилось нанимать людей, для работы на полях и скотном дворе.
Тоню приняли в семью, как родную, особенно усердствовали средние сыновья Кузьмы, Григорий и Фома, (двое старших уже были женаты и имели детей), они всячески старались помочь ей освоиться. Провожали в лес за травами, и ужасно ревновали ее друг к другу. А потому их часто видели втроем. У Кузьмы было шесть сыновей, и поэтому он относился к Тоне, как к дочери. А уж жена его Ефросинья и вовсе в ней души не чаяла. Но помимо того, что Тоню любили за человеческие качества, и легкость характера, ее еще и уважали, как лучшую знахарку, особенно после того, как она сумела поднять с постели брата Кузьмы, Игната.
Она определила, что у него болезнь скорее психологического характера, нежели физическая. И стала поить его тонизирующими чаями, витаминизированными настойками, а больше всего добротой, заботой и разговорами. Именно в этих задушевных беседах, он черпал силы, чтобы жить дальше.
Тоню освободили от всех домашних обязанностей, да и времени у нее не было ими заниматься. К ней шли люди со всего города, близлежащих деревень и поселков. Она не отказывала никому, будь то нищий, или зажиточный.
Кузьма первое время ругался на нее, что, мол, толку лечить бедняков, им ведь и заплатить то нечем, но Тоня не обращала на его недовольство никого внимания, и, в конце концов, тому пришлось смириться. Девушка и так приносила ему хороший дополнительный доход. Да еще и все время пугала его грехами алчности, и «человеконелюбия», Кузьма замолчал, и перестал вмешиваться в ее дела. Тем более, что девчонка была настырной и переубедить ее в чем-то было невозможно. У нее на все было свое мнение, и свои взгляды. Иногда Кузьме казалось, что она не от мира сего, и еще она обладала даром предвидения. Так ловко рассказывала о предстоящих событиях, о великих князьях, что Кузьма, хоть и не подавал вида, но в душе боялся ее, и прислушивался к ее советам.
Тоня часто сама ходила к больным по домам, чтобы не собирать столпотворение у дома Кузьмы, которому это не нравилось. И тогда, Григорий и Фома решили построить ей отдельную избу, которую Тоня назвала больницей. Им в этом помогал брат Кузьмы Игнат, который тоже привязался к молодой девушке, как к родной дочке.
Время шло, а в Тониной жизни ничего не менялось. Иногда ночью она просыпалась в холодном поту, и вспоминала свою прошлую жизнь в Латуринске. Своих соседок по общежитию, Нежную Лилию и Чертополоха, как они там без нее, наверное, уже сто раз поссорились и не разговаривают, экзамены скорее всего уже сдали, и разъехались кто куда. Студентов-практикантов, Ромку Антонова, Андрея Тихомирова, интересно нашелся ли Антонов? Или тоже как она сама скитается во времени? Егора Рябинина, который также загадочно исчез из ее жизни, как и появился. Витьку Силиванова, который скучает по ней, ждет ее, а она пропадает неизвестно где. Наверное, по этому поводу нарисовал картину, и придумал ей страшное название.
Наступила осень, и Тоня окончательно перешла жить в дом, построенный для нее Григорием и Фомой. За перегородкой была ее маленькая комнатка, а большее пространство дома, с русской печкой, которую сложил дядька Игнат, скорее напоминало кабинет, где она принимала больных.
Уже целую неделю, лил холодный дождь, но в печке весело потрескивали сухие поленья, припасенные заботливым Фомой. Григорий с утра натаскал ей воды, и Тоня наслаждалась редким выходным, когда больные не решались покинуть свои дома, чтобы идти к молодой знахарке. Рыжий котенок, подаренный ей девочкой, за лето подрос и окреп, теперь он вольготно разлегся на лежанке печи и дремал мурлыкая себе в усы.
Уже было совсем темно, когда в дверь тихонько постучали. Кот навострил уши, и стал принюхиваться, его тело напряглось, и он одним прыжком спрыгнул с печи, преградив дорогу девушке. Такое с ним было впервые, обычно он и усом не вел, когда кто-то приходил к Тоне за помощью. А тут, он стал путаться под ногами, ложиться на пол, и преграждать ей дорогу к двери, показывая всем своим видом, что не желает, чтобы его хозяйка впускала полуночников.