- В ту же пору женился один местный вдовец на женщине из других краев. А у той дочь была лет тринадцати, милая девочка, пригожая, тихая такая ласковая, мастерица искусная, говорят, вышивала рушники с птицами райскими, что глаз не отвести было, такая красота. Всем в деревне она по нраву пришлась, в какой семье парни подходящие неженатыми были, так каждая семья ее себе в невестки желала. А как повзрослела, так и вовсе расцвела, оформилась, так и из других деревень сваты наезжать стали. Родители в ней души не чаяли, а потому решили, пусть сама выбирает, кто ей по нраву. Любила она в лесу гулять, цветы собирать, грибы, ягоды, там ее и увидел сын той колдуньи. Увидел, и еще больше умом тронулся. Проходу ей не давал, всюду, как верный пес за ней таскался. Не понравилось это колдунье. Дитятко-то из-под ее власти уходить стало. Так мало того, говорили, якобы он подарил той девушке перстенек с алатырь-камнем. А в нем сила колдовская заключена была. Кто перстнем обладает, тот врачевать умеет и тайной времени владеет.
Женщина замолчала и прокашлялась.
- Ну, так, что дальше? – спросил нетерпеливый Фома, торопя мать.
- А дальше никто толком не знает, что было, все по-разному сказывают, кто говорит, что колдунья та, прокляла девушку, за то, что она не захотела выйти замуж за ее сына. А кто говорит, что прокляла она ее за то, что та не вернула ей перстенек, подаренный сыном. Еще говорили, что она и рада была его вернуть, но с пальца снять не смогла, кольцо, словно вросло в него.
- Ну, а причем здесь Тоня? – вступил в разговор Григорий.
- Девонька-то наша и собой пригожа, и лечить умеет, а вдруг мстит ей та колдунья, что в краях наших жила раньше, за умения ее, - почесала свой нос женщина.
- А куда она теперь делась, колдунья эта? – снова спросил Фома мать.
- Да леший ее знает, - отмахнулась та. – Тоже люди разное бают, кто говорит, что в другие края переселилась, и до сих пор живет, и своим ремеслом промышляет, а кто говорит, что померла от злости. А кто, и вовсе говорит, что затаилась она, и ждет своего часа, потому как, в сказке той сказано, придет день, когда тьма покроет землю, и сойдутся в битве силы темные с силами светлыми.
- Я тебя снова спрашиваю, мама, причем здесь наша Тоня? – повысил голос Григорий.
- А я тебе и говорю, - тоже повысила голос мать, - при том, что перед битвой той страшной, сказано было, что придет дочь, али сын, из земли нам неведомой, чтобы помочь страждущим и защитить народ от сил темных.
- Мама, - снова перешел на шепот Григорий, - ты сама не знаешь, что городишь, - сверкнул он глазами в сторону матери, - из какой такой нам неведомой земли пришла Тоня? И с чего ты вообще вязала, что это обязательно будет она, а не кто-то другой? – заходили ходуном желваки на лице разъяренного Григория.
- Тьфу, ты, чтоб тебя лешаки покусали, - легонько стукнула кулаком в лоб сына женщина, - что ты привязался, ко мне, говорят тебе, люди бают, что Тонька и есть…
Женщина не договорила, потому что Тоня открыла глаза и приподнялась на кровати
- Тонюшка, - сразу перевела разговор женщина, - я тебе тут покушать кашки принесла, ты садись к столу, она еще теплая.
- Спасибо вам, Ефросинья Ивановна, вы так ухаживаете за мной, так мне помогаете, - накинула на плечи шаль девушка.
- Господь с тобой, - замахала руками та, - что ты, ничего я такого не делаю. Ты мне как дочь родная, а ежели еще и за какого-нибудь моего оболтуса замуж выйдешь, - женщина глянула строгим взглядом на сыновей, - так я еще счастливее стану. А не пойдешь, так я не обижусь, видать тому не суждено быть.
Она зачерпнула деревянной ложкой кашу, и принялась накладывать ее в керамическую миску.
Тоня присела на лавку рядом с Ефросиньей, и принялась медленно есть предложенную кашу. Не потому что ей хотелось есть, а потому, что она слышала рассказ женщины и была им взволнована, но не знала, как спросить, чтобы не спугнуть ту.
Каша ей уже порядком поднадоела, она бы с удовольствием съела сосиску с жареной картошкой или похрустела чипсами. Но между ней и этими лакомствами была пропасть в десяток веков. Еще ей хотелось оказаться под горячим душем или в горячей ванне с вспушенной ароматной пеной. Даже далекий Губкин, сейчас ей был таким родным и таким желанным, - пусть бы он надавал мне миллион поручений, и нагрузил меня всеми пациентами больницы, я даже согласна дежурить каждый день по 24 часа в сутки, только бы оказаться сейчас там, в Латуринске, около речки, ивы, в общежитии с девчонками…