- Интересно, где же теперь Рябинин? – вспомнила об оперативнике девушка, и поняла, что это она произнесла в слух.
Братья переглянулись, а мать задала вопрос:
- Ты, про какого Рябину спросила? Про нашего Рязанского, али про брата его что в Новгороде живет?
- А как их зовут? – зачем-то спросила Тоня.
- Нашего Никиткою кличут, а брата его кажись Степкою, - быстро ответила женщина. – А на кой они тебе?
- Не знаю, просто спросила, - пожала плечами девушка.
- Наш-то Никитка, чудной больно, старик уж дряхлый, а все в женихах ходит. Все невесты ему не такие, одно в лес бегает, и в зной и в стужу небось на Болотнице али Русалке женился, - засмеялась Ефросинья звонким смехом.
- А как девушку звали, которую колдунья прокляла? – не удержалась Тоня, и спросила женщину.
- Точно не помню, врать не буду, - наморщив лоб, ответила та.
- А колдунью? – не отставала девушка.
- А кто ее знает, колдунья и колдунья, - пожала плечами Ефросинья. - А ты что все слышала? – взглянула она в глаза девушке.
Тоня покраснела и отвела взгляд.
- Я не специально, так получилось, - тихо ответила она.
[1] Армяк (стар.) — верхняя, долгополая одежда из грубой, шерстяной ткани
Глава 22 "В поисках истины"
Когда дом сгорел дотла, люди стали расходиться по домам, только погорельцы, сбившись в кучку, с отрешенным видом смотрели на пепелище, которое еще дымилось. Васька, прижавшись к отцу, причитал:
- Мамка как же? Мамка-то там осталась…
Отец прижимал его худенькие плечи к себе, и по его щекам текли слезы, смывая сажу и пепел.
Митька, прижавшись всем телом к девушке, гладил ту по растрепавшимся волосам:
- Настенька, ты не кручинься, изба у меня новая есть, только хозяйки в ней нет. Я сегодня же у отца твоего, руки твоей просить стану, на Покров свадьбу отгуляем. А отец твой с Васькой с нами жить будут. Вот увидишь, все наладится.
Антонов видел только, как тихо вздрагивали плечи девушки, и как Митька с упоением успокаивал ее.
- Никто больше не посмеет тронуть вас, вот приедет Гаврила Алексич и заступится за нас. Ты не бойся, - распинался Митька.
Подошел грязный Рябинин, на его распоротой щеке была размазана запекшаяся кровь.
- Что ты думаешь по этому поводу? - Обратился он к Антонову.
Тот молча пожал плечами, и опустился на траву, скрестив по-турецки ноги.
- Ты в доме больше никого не видел? – все пытал его Рябинин.
Антонов оторвал стебелек растущего рядом ковыля и засунул его в рот:
- Нет, не видел, что вообще там можно было увидеть, дым и огонь.
Рябинин только сейчас заметил, что вся спина Антонова покрыта волдырями и кровоподтеками:
- Хорошо же тебе досталось, надо Блаженную найти, чтобы она тебе примочки какие-нибудь сделала.
- Обойдусь, - отрезал тот.
Уже вечером, когда солнце клонилось к закату, Рябинин с Антоновым оказались в своей комнате. Антонов растянулся на кровать вниз животом, обожженная спина горела, о том, чтобы уснуть не было и речи.
- Я так и не спросил Савелия, сгорели ли его все сыновья? – вздохнул Рябинин.
- Не знаю, думаю, что да, а еще жена и дочь, - тихо произнес Антонов. - Что такого могла натворить Василиса, что пострадала вся семья?
- Она же ведьма, - ответил Рябинин, - может порчу или там сглаз на кого-нибудь навела, или как там эти их штучки всякие такие называются.
- И ты взрослый человек, работник правоохранительных органов веришь во всю эту чушь? – улыбнулся вымученной улыбкой Антонов.
- Если бы мне об этом сказали еще каких-то полгода назад, я бы не поверил, а теперь, представь себе, я верю во всю эту чертовщину, потому что я живу в ней, - повысил голос Рябинин.
- Да, успокойся, я это так, неудачно пошутил в общем, - вздохнул Антонов.
- С чего ты взял, что Василиса ведьма? – снова обратился он к оперативнику.
- Да видел я ее ночью в лесу, она там такое вытворяла, - махнул рукой Рябинин, - что вспоминать и то страшно. Да и сам Савелий рассказывал, что есть в ней что-то такое дьявольское.