- Тонечка милая моя, - по щекам женщины текли слезы, - я твоя мама…
Столько боли и тихого отчаяния, Тоня не встречала никогда.
- Мама, мамочка! – вырвалось из ее груди. – Я знала, я верила…
- Тонечка, детка, отдай мне пожалуйста колечко. Мне оно сейчас очень нужно, - молили глаза женщины.
«Не отдавай кольца!», - разносился эхом голос брата в голове девушки.
В это мгновение Тоне во чтобы-то не стало захотелось сейчас же избавиться от кольца. Отдать, выбросить, подарить. Лишь бы все ее оставили в покое. У нее было только одно желание остаться в домике у ивы навсегда.
Собрав всю последнюю волю она неимоверным усилием все-таки просунула руку в карман и нащупала кольцо.
А битва все продолжалась. Истекая кровью держал оборону Митька. Рядом отбивался как мог Андрей. Навыков битвы он не имел абсолютно никаких, интуитивно размахивал огромными кулаками в разные стороны, бил пинками в черноту наугад, получал оплеухи, но терпел и не сдавался. Это было его привычное состояние, терпеть и не сдаваться. Он не видел кто лежит за его спиной, знал, что его нужно защитить, и он защищал.
Юрка Кондратьев, Фома, Григорий, Слава, плечо к плечу рассекали темные тени атакующие со всех сторон. Но тьма так же, как и свет сдаваться не собиралась. Она была необъятна и не было ей конца и края. Перед воинами света мелькали и уродливые карлики, и старухи с седыми клочками волос, и искаженные злобой беззубые лица, бородатые и безбородые мужики и старики, были тут и писаные красавицы, и даже дети.
По моральным соображениям с ними было тяжело сражаться, потому как по земным нравственным меркам мужчины не имели права бить пожилых людей, женщин и детей.
- Бей их, это не люди! – кричал Митька Андрею, глядя на то, как тот уворачивается от ударов, но не наносит ответных.
- Это лишь иллюзия! – вторил ему худой подросток, сам похожий на тень. – Это не женщины и не дети, - это Зло! Оно не чувствует боли, оно боится другого.
Тихомиров это понимал, но все равно старался наносить удары только представителям мужского пола. И тьма это уловила, на него стали обрушиваться женщины дети и старики. И ему оставалось только уходить от ударов. А удары были совсем не детские и не женские. Ему рассекли бровь, и теперь кровь, текла по лицу застилая глаза.
На Митьку наседала Василиса, пытаясь пронзить его грудь черным кинжалом. Он закрывался маленьким щитом, который всегда носил с собой, повесив на широкий кожаный ремень. Фома и Славка отбивались от каких-то существ, казавшихся Тихомирову сказочными героями. Вообще все это ему казалось страшной сказкой, рассказанной на ночь. И теперь во сне ему снились кошмары, но он не мог проснуться. Очень хотел, но не мог. И сон тоже не собирался заканчиваться.
Получив очередную порцию ударов, Тихомиров стал медленно оседать на землю. Последней мыслью, перед тем как он потерял сознание, было желание хотя бы еще раз увидеть Тонино светлое лицо, ее улыбку, дотронуться до ее волос. После была только темнота и пустота…
Черная птица стрелой летела к земле растопырив большие жесткие крылья. Это был ее последний смертельный удар, она выиграла бой, она ликовала. Сейчас сердце девчонки наполнится ядом, и наконец свершится то, к чему она стремилась целую вечность. Больше никогда свет не будет раздирать тьму, не будет торжествовать добро. Не будет ни любви, ни веры, ни надежды…
Клюв-кинжал вонзился в молодую плоть, серые глаза поблекли, тонкой струйкой из уголка губ потекла алая кровь… И в этот же миг голубой огонь разорвал темноту.
Тихомиров постепенно пришел в себя, от мягких толчков в плечо:
- Очнись! – легонько тряс его Митька, держась за окровавленный бок.
Высоко в макушках вековых елей ярко переливалось солнце, словно торжествуя над темнотой. Тихомиров приподнялся на локте, затем сел. Голова шумела в глазах все троилось и расплывалось. Три Митьки с тремя острыми носами что-то говорили ему сразу тремя ртами. Андрей не мог разобрать ни слова. Хор их голосов не достигал его сознания.