- Не надо мне этих ваших телячьих нежностей, я мужик, и не надо меня жалеть, сам справлюсь.
Тоня одернула руку и спросила:
- Слушай, Витька, а кто это «Берегиня»? Ты еще говорил, что подумал, что она нас в озере утопила.
- Да, сказки все это, бабушка рассказывала, что живут они в лесу, одна - добрая, другая - злая, что они могут менять возраст, кому-то являются молодыми и красивыми, а кому-то старыми и страшными, как баба-яга. Могут человека с ума свести, или в озере утопить, или в лес завести так, что тот заблудится и назад дороги не найдет. А грибники говорили, что иногда они наоборот им дорогу домой указывали, чтоб не пропали в лесу. Да брехня все это. Говорю же сказки.
Вернулась Нинель, взяла вещи мальчика, и, шмыгнув носом, объявила:
- Идем, там тетка за тобой приехала, ждет уже.
Витька пожал руку Антонова, и уже повернулся, чтобы идти за Нинель, вдруг остановился и через плечо обратился к Антонову и Тоне:
- Ну, это. Спасибо вам. И до свидания, что ли. А в интернате, правда, нормально?
- Не бойся, самое главное будь человеком, и тогда к тебе будут относиться по-человечески, - ответила Тоня, - и добавила, - хочешь, я буду тебя навещать.
Витька заулыбался, глаза его заблестели, но радость в голосе он все же попытался скрыть:
- Навещай, если делать тебе нечего. И тут же спросил, - а как ты узнаешь, что я уже там?
- Узнаю, я туда каждую неделю хожу, по выходным, Зое Михайловне помогаю.
- А, ну тогда пока. И он побрел сначала медленной неуверенной походкой к выходу, но постепенно его походка становилась все уверенней и тверже.
- Этот пробьется, - заключила Тоня и вернулась в палату.
Сегодня она замещала заболевшую процедурную сестру. Ставить капельницы и делать уколы Губкин поручил ей. Так как Светка, по его мнению, была вертихвосткой, а эта Ленка и вовсе неумехой. У Антонова отлегло от сердца, и он пошел искать ребят.
- Молодой человек! Роман Иванович! - услышал он за своей спиной голос Северского. - Я хочу с вами поговорить.
Антонов остановился:
- Здравствуйте, Иван Николаевич, я вас слушаю, - отозвался Антонов.
- Хотел вам лично выразить свое признание, у вас золотые руки, вы провели воистину уникальную операцию, без специальной техники, без многолетней практики. Я восхищен! – Северский все время пока произносил свою хвалебную речь, тряс плечо Антонова своей целой рукой, и дыша на него перегаром, заглядывал в глаза. – Вы станете великим хирургом, я это чувствую. Жаль, что я не могу работать с вами, но видит Бог, мне этого очень бы хотелось.
На опухшем лице хирурга блеснула прозрачная слеза. Он был такой трогательный, такой искренний и такой несчастный в этот момент, что Антонову захотелось обнять его, утешить, сказать, что все еще будет хорошо, но он понимал, что хорошо для хирурга без руки уже не будет. Поэтому стоял, как истукан и не знал, что ему делать, и от этого ему становилось все хуже. Он боялся еще раз посмотреть в глаза хирурга, потому, что когда он это сделал в первый раз, там у леса, ему показалось, что в них есть что-то близкое самому Антонову, но тогда он не понял, что именно. Сейчас, когда их глаза встретились, у Романа мурашки пробежали по коже, он видел эти глаза раньше, этот взгляд, эту скупую слезу, не то разочарования, не то надежды, но где и когда не знал. «Дежавю не иначе», подумал Антонов, и перевел разговор на другую тему:
- Иван Николаевич, а как же вы тут работали в таких условиях, без оборудования, и специального персонала? Я слышал, что вы очень хороший хирург.
- Был когда-то хирургом, теперь так, никчемная личность, спившийся интеллигент, - с грустной улыбкой ответил Северский. – Когда теряешь смысл жизни, теряешь все.
- Но можно найти другой смысл, и тогда жизнь даст новый побег. Как старое дерево, сохнет, сохнет, потом его спилят, и кажется все конец ему, а оно пускает новые побеги и постепенно преображается. На нем появляются сначала почки, потом листочки, потом цветочки, а потом оно начинает плодоносить, - заключил Антонов.
- Наверное, вы правы, но я не могу определить, в чем должен быть этот новый смысл. Если бы у меня была семья, дети, то, наверное, смысл бы заключался в них. Но у меня нет семьи, теперь я еще и профнепригоден, - вздохнул Северский.