- Но вы могли бы учить нас молодых, ведь наверняка у вас большой опыт, много знаний, вы могли бы составить конкуренцию многим светилам отечественной, да я уверен и зарубежной хирургии. Вы ведь практиковали в тяжелых условиях, почти в слепую и все ваши операции можно назвать своего рода уникальными, - не сдавался Антонов.
- Конечно это сложно всегда идти на риск, потому, что нет выбора, и людям больше не от кого ждать помощи. Но одно дело теория, и совсем другое практика. А практиковать я больше не смогу, - почти шепотом произнес Северский, и продолжил, - практика теперь ваша прерогатива, вы теперь настоящий хирург, и если бы вы были моим сыном, я бы вами гордился. Мне не довелось присутствовать на ваших операциях, но Илья Петрович очень лестно отзывался о вас. Я очень хочу, чтобы вы и дальше развивали свой талант.
- Спасибо, Иван Николаевич за вашу высокую оценку, но я не считаю себя гением, просто так сложились обстоятельства, и кто-то свыше помог мне их преодолеть. Вы знаете, - после небольшой паузы продолжил Антонов, - мне иногда кажется, что это не я проводил операции, а кто-то незримый моими руками. Я знаю, это звучит нелепо, но все было именно так.
- Скромность вас еще больше украшает, молодой человек. Как бы я был счастлив, если бы у меня был такой сын. В вас есть что-то, что напоминает мне ее, какие-то неуловимые черты, природный магнетизм, который притягивает людей и уже никогда не отпускает, - объяснял Северский, скорее себе, чем Антонову.
- Я не понял, о ком вы говорите, Иван Николаевич, - перебил его размышления Роман.
- Ах, да, - как будто вспомнив о нем, остановился Северский, - простите ради Бога, старею, сам с собой начинаю вступать в полемику. Это я так, вспомнил былое. Как вас там, в лесу с девочкой, увидел, так каждую ночь Лиля стала сниться, жена моя. Ну, не буду вас задерживать, вы торопились куда-то. И сам резко развернувшись, почти бегом, пошел по коридору к выходу.
Антонов так и остался стоять с полуоткрытым ртом. Что имел в виду, этот странный хирург он не понял. Да и ход его мыслей нарушил Тихомиров вдруг появившийся из неоткуда:
- Здоров! Протянул он ему больную руку.
Антонов пожал ее чуть выше запястья:
- Как дела? Пойдем в перевязочную, посмотрим на результат работы. Сам как думаешь, получилось? Потянул его за локоть Роман.
- Если честно, то мне очень страшно, - остановился на полпути Андрей, - отек спал, ткани вокруг розовые, значит, палец приживется, но вот смогу ли я им работать, пока не знаю.
- Ты прости меня, если я сделал, что-то неправильно, или плохо. Я ведь не могу дать тебе стопроцентной гарантии, - посмотрев в глаза Тихомирову, произнес Антонов.
- Ты все сделал правильно, я смотрел за твоей работой. Лучший хирург, даже с большим стажем, едва ли сделал бы лучше. Андрей помолчал несколько секунд и продолжил, - Это моя судьба. Не знаю, уж за что она меня наказывает всю жизнь. Чем я провинился? Или предки мои? Но у меня есть еще одно дело, и я хочу его сделать. Не знаю только, успею ли, а теперь еще и смогу ли? – с грустью произнес он.
Глава 7 "Черное озеро"
В конце рабочего дня главврач Губкин собрал всех практикантов в столовой для заключительной речи. Он долго «пел» хвалебные оды, скорее всего впервые в жизни, так как до этого ему присылали полных бездарей и лодырей, поэтому на слова и комплементы он не скупился. Обещал дать всем прекрасные характеристики и рекомендовать преподавателям, поставить добросовестным студентам за прохождение практики оценку «отлично». Поэтом эту эстафету перенял бывший хирург Северский, трезвый на этот раз, в безукоризненном темно-сером костюме, белоснежной сорочке с галстуком в полоску. Его некогда темные, коротко стриженные волосы, посеребрила седина, но большие, голубые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, оставались молодыми и подвижными.
«А он был красавцем», - подумал Антонов, - «и фигура некогда была атлетического сложения, только теперь изрядно похудела. Как могла эта Лиля сбежать от такого человека?» - уже не раз задавал себе вопрос Роман. Он никогда не интересовался чужими жизнями и судьбами, но теперь его как будто подмывало. Он хотел знать эту историю, словно его собственная жизнь, как-то соприкасалась с этим, зависела от этого, и должна была измениться.
«Я должен знать, почему», - скомандовал внутренний голос Роману. «Если я буду знать, то пойму, что произошло в лесу», - решил он. Хотя никакой связи Антонов в этом не видел.