Уехала я по направлению, устроилась в больницу, поступила в институт, комнату получила через год. А в отпуск никак поехать не получалось, но писала я Марфе Филипповне исправно, к себе звала, деньги высылала, но от нее весточки редко приходили, сама она неграмотная была. И вот только через семь лет довелось мне попасть в те края, где когда-то госпиталь был. Пришла я проведать старушку, а ее уже год, как схоронили. Поплакала я, на могилку сходила, обратно иду, женщина меня какая-то окликает, спрашивает: «Ты Оля Светоярова?», - «Да, я!» - отвечаю. - «Тогда, это тебе» - говорит она и протягивает мне маленький сверточек, - «знахарка перед смертью просила передать», - сунула мне его в руку и пошла прочь. Развернула я его, а там колечко старое, да записка: «Отдай дочке». Стала я думать, где мне ее дочку искать. Никогда она мне про нее не рассказывала. Пошла я в архив, искать ее дочку, да только ничего мне там не сказали. Степанова Марфа Филипповна поселилась в городе буквально перед самой войной, про детей ее никто ничего не знал, жила всегда одна. Нашли какие-то бумаги, что родом она из Рязанской области, село Пестрюки.
Поехала я в эти Пестрюки, да только не нашла я ее родственников. Село маленькое в несколько дворов, все друг друга знают. А про Степанову Марфу Филипповну впервые слышат, послали меня к старушке, что жила на отшибе, никто с ней не общался, заходить боялись, говорили, что ведьма она. Живет здесь давно, может, что и слышала.
Пришла я к ней, гостинцы, что в городе купила, ей отдала. Обрадовалась старушка, к столу пригласила, самовар поставила. Стала я ее о Степановой Марфе Филипповне спрашивать, она мне и рассказала странную сказку, в которую я до сих пор поверить не могу.
Что давно это было, и историю эту она слышала от своей бабушки, а та от своей. Неподалеку от их села поселилась пришлая женщина, вдова, с двумя дочками-близнецами на руках. Выкопала себе землянку, собирала в лесу грибы, ягоды, охотилась там, на речке рыбу ловила, да огород сажала, знала толк в травах, лечить болезни разные умела, тем и жила, и дочек своих растила. Местных жителей избегала, никому о жизни своей не рассказывала, в деревне появлялась редко, только обменять, продать или купить что-то. Да только пошел слух по деревне, что она сама мужа своего убила, за то, что издевался над ней, да бил, а теперь скрывается от правосудия. Жила тихо никому не досаждала, а потому и ее никто не трогал. А дочки ее тем временем росли, да хорошели. А девочек тех звали Катерина, да Мария. Были они похожи как две капли воды наружностью, да совершенно разные по характеру. Мария была тихая, скромная, работящая, во всем помочь старалась и матери, и людям. А Катерина – своенравная, злая, гордая и завистливая. Поговаривали, что ходила она на старые капища – где древние славяне духам разным поклонялись, умела колдовать и водила дружбу с нечистой силой.
Рябинин слушал рассказ Ольги Петровны, а сам думал: «что за глупости она ему тут рассказывает, какие-то сказки, бредни выживших из ума старух, совершенно не относящихся к делу, а он сидит и слушает их. Вот бы ребята на работе поржали от души, если бы узнали, что он ехал к черту на кулички по бездорожью, чтобы послушать сказку». Но прерывать рассказ не стал, пусть человек выговориться, тем более Рябинин так пригрелся, что его стало клонить в сон, а чай живительной силой разлился по всем клеточкам тела и расслабил его так, что ему было лень даже языком пошевелить.
А Ольга Петровна тем временем продолжала:
- Заблудился в тех местах как-то охотник молодой, и совсем уж обессилил, как вдруг услышал песню девичью и пошел на голос. Смотрит, стоит в лесу девушка нагая, красы неописуемой, волосы густые, черные, почти до самых пят только тело и прикрывают. Увидела она охотника и засмеялась заливистым смехом, что у него по телу мурашки побежали. Говорит ему девушка, - «останься со мной до зари утренней, я золотом тебя одарю, возьмешь столько, сколько унесешь».