На выходные мы решили съездить на экскурсию за город по историческим и памятным местам. На одной из проселочных дорог наш автобус сломался. Была ужасная жара, хотелось пить, а водитель нам заявил, что поломка серьезная, а техпомощь в лучшем случае придет только к вечеру. Сотовой связи раньше не было, а ближайший стационарный телефон за несколько километров.
Ира тогда почему-то решила, что мы должны пойти в ближайший населенный пункт и оттуда вернуться в Москву. Дорога была пустынной, и мы не могли даже поймать попутку. Прошли, наверное, километра два до развилки, там стоял указатель – поселок «Веселый», два километра налево, поселок «Хмурый» - направо полтора километра. Ирочка очень устала, а потому выбрала поселок Хмурый. В этом поселке расписание на остановке гласило, что ближайший автобус в Москву будет через три часа. Мы зашли в магазин купить воды, а там поблизости оказался дом малютки, и Ирочка настояла зайти в него. Директор провела нас по группам, но и там такой девочки не оказалось. И тут Ира как будто, кто ее по голове ударил, стала оседать на пол. Мы с воспитателем дома малютки подхватили ее и в медпункт повели. Там накапали ей лекарства, сделали укол. Видимо сказалась усталость и жара. Когда Ирочке стало лучше, она спросила: «Нет ли у них больных деток?» Ее провели в изолятор, там лежал маленький мальчик, он был коротко острижен, серые глаза были широко открыты, худенькое тельце его все было покрыто маленькими язвочками, прижженными зеленкой. Ирочка взглянула на него, заплакала и сказала: «- Это он!»
Поначалу я пытался убедить ее, что это не тот ребенок, которого она хотела. Что он совершенно не похож на тот образ, который она искала, и вообще он мальчик, а не девочка, да еще и больной. Но Ира была непреклонна. На следующий же день она вернулась домой и стала собирать документы на его усыновление. Обычно эта процедура длиться очень долго и мучительно, но в нашем случае, это было так легко, словно кто-то свыше старался изо всех сил, чтобы помочь нам.
И вот, спустя несколько месяцев, мы забрали Ромочку домой. Ира словно ожила, она была так счастлива, что я не мог нарадоваться, глядя на нее. Она хлопотала по дому, водила нас на выставки, концерты, цирковые представления. Летом мы выезжали к морю, гуляли по паркам, зимой ходили на лыжах, ездили в горы. В общем, жизнь кипела, была яркой и насыщенной. Я так привязался к Роме, что даже забыл, что он нам не родной. Он был замечательным ребенком, а Ирочка превосходной матерью. А теперь она не находит себе места, постоянно плачет… - Иван Геннадьевич смахнул набежавшую слезу, быстро заморгал и отвернулся от Тихомирова.
- Иван Геннадьевич, а как звали Рому раньше, до вашего усыновления? – после небольшой паузы, как можно тактичнее спросил Андрей.
- А знаешь, - вдруг улыбнулся убитый горем отец, - его ведь Антоном звали. Фамилию ему в доме малютки дали Богданов, а имя матерью на его вещах вышито было. Ирочка, тогда сказала, что Антон Иванович Антонов, как-то плохо звучит, и назвала его Романом.
- А вы знаете, как Рома или Антон попал в дом малютки? Кто были его родители? Что с ними случилось? – навалился с вопросами Тихомиров.
- Честно сказать нет, я боялся узнать, что его родители окажутся алкоголиками или убийцами. А Ирочка не интересовалась, так как свято уверовала в то, что это именно ей Бог послал этого ребенка, и ей было совершенно все равно, кто его родил и чем он болел.
Иван Геннадьевич постепенно влил в себя остатки коньяка и уже не стеснялся своих слез. Тихомиров, как мог, успокаивал его, заверял, что еще все может измениться, хотя сам уже ни на что не надеялся.
В прихожей зазвенели ключи, и зашелестела одежда, это вернулась с дополнительных занятий, которые она давала ученикам по химии и биологии мать Романа, Ирина Петровна. Войдя в кухню, она направила свой недовольный взгляд на разморенного коньяком Ивана Геннадьевича, но завидев Тихомирова, грустно улыбнулась и стала суетиться у холодильника, чтобы получше и повкуснее накормить гостя.