«И что это на меня сегодня нашло», - думала она, заложив руки за голову, - «как будто бес вселился в меня». Она вспомнила огромную тень, которая навалилась на нее, когда она вышла из магазина, словно туман окутала ее собой и поплелась неуверенными шагами следом.
«Кошмар, мне уже тени мерещатся» - анализировала она, - «а вдруг я схожу с ума. Может быть, все именно так и происходит. А вдруг это у меня наследственное?»
Тоня всегда боялась узнать правду о своем рождении и родителях, в отличие от других детей, которые выкрадывали свои личные дела из отдела кадров, архива, и из медпункта Зои Михайловны в надежде хоть что-то узнать о тайне своего рождения или об отказавшихся от них, горе-родителей.
Она была исключением из правил. Но в душе всегда надеялась, как и все дети в интернате на то, что однажды откроется дверь и на пороге появится седеющий статный мужчина в шляпе. Почему-то ей легко рисовался образ воображаемого отца, и никогда она не могла представить свою мать. В ее воображении она была разной: то полной женщиной в розовом костюме, как у их завхоза Раисы Арнольдовны, то молодой кокеткой в короткой джинсовой юбке и ярким макияжем, как у продавщицы из соседнего ларька, то высохшей болезненной дамой в черной вуальке, лица которой она не могла рассмотреть. Но не один образ, Тоня это чувствовала сердцем, не подходил для ее матери. Но больше всего она боялась образа опустившейся пропойцы, с морщинистым землянистым цветом лица, мешками под глазами и запахом перегара. Одетую в грязные вещи, стоптанную обувь и обесцвеченными прядями волос, свалявшихся и давно не мытых.
Тоня не хотела такой матери, пусть не будет лучше никакой, чем такая, решила она для себя и поэтому не хотела ничего знать о том, по какой причине она оказалась в детском доме. Она видела таких матерей, которые приходили раз в год навестить своих детей в интернат, приносили им завалявшуюся конфетку или дешевую плитку шоколада. Плакали, обнимали, целовали своих чад, обещали забрать, начать новую жизнь и пропадали еще на год. Не зная о том, что их дети после их ухода по месяцу, а то и по полгода не сводили глаз от интернатских ворот в надежде увидеть образумившуюся мать. И когда боль в детском сердечке потихоньку начинала униматься, а надежда угасать, они появлялись вновь со своими конфетками и слезами, чтобы опять нанести предательский удар в маленькое сердце.
Дети постарше понимали, что это несбыточная мечта и ни на что не надеялись, были и такие, которые избегали этих встреч или сокращали их до нескольких минут, сославшись на занятость или режим. А малыши ждали, плакали, верили и надеялись, и их Тоне было нестерпимо жаль. Она ненавидела и презирала этих «матерей-кукушек», а за одно, и себя, за то, что ничем не может им помочь, кроме того, что утереть слезы и сказать, что все будет хорошо, осознавая, что она им тоже врет, как их непутевые мамаши.
Сегодня в первый раз она захотела знать правду о своих родителях, чтобы быть уверенной в том, что в ее генах нет какой-нибудь плохой наследственности. Именно это было для нее сейчас важным. И если окажется, что есть, то она приложит максимум усилий в борьбе против нее, и докажет всем, а особенно себе, что она сильная и со всем справиться и все вынесет.
«Надо в выходной сходить к Зое Михайловне, она наверняка что-нибудь знает обо мне и моих генах, а заодно и Витьку навещу», - успокоила себя Тоня.
Витька Силиванов, как и предполагал, оказался лишним ртом в семье тетки, и она его определила в интернат. Три месяца он уже был интернатским. Тоня, как и обещала, приходила каждый выходной, и хотя он изо всех сил старался скрыть факт своей радости, и напускал на себя безразличие, Тоня знала, что он ее ждет. У Витьки оказались способности к рисованию. Он изображал странные картины и давал им звучные необычные названия. Тоня любила рассматривать его рисунки, а Витька показывать и объяснять суть своих картин. Одна из этих картин, с названием «Побеждая страх», нравилась ей особенно. На ней был изображен маленький человек, закрывающий своим почти нагим телом молодой росток, от снежной бури. Человек мог укрыться от нее в пещере, которая находилась поблизости, там был огонь, но он предпочел замерзнуть на ледяном ветру, но защитить пробившуюся поросль.
Тоня как-то спросила Витьку, как он рисует свои картины, откуда у него возникают такие глубокие философские образы, на что он ей на полном серьезе ответил: