- «Направо пойдешь, - коня потеряешь, налево пойдешь, - кошелек потеряешь, прямо пойдешь – буйну голову сложишь. Или наоборот?», - пришли на ум Антонова слова из какой-то детской сказки. - «Куда идти?» - обратился он к мозгу.
- «Прямо!», - отрезал мозг. «Какая разница, что тебе терять, у тебя все равно ничего нет».
- «А как же голова?», - удивился Антонов. – «Хотя ты прав. Все равно она пробита, болит и ничего не помнит. Значит решено? Идем прямо».
Мозг ничего не ответил, - «Наверное, кивнул», - сострил сам себе Антонов, и пошел, опираясь на палку по узкой тропинке прямо.
Шел почти до вечера, от голода кружилась голова, и тошнило. Несколько раз он останавливался, садился и отдыхал. Потом поднимался и шел дальше.
- «Был бы «мобильник», можно было кому-нибудь позвонить», - неожиданно выдал мозг новую утопическую идею.
- «Но его нет!», - огрызнулся ему в ответ Антонов.
Он вышел на проселочную пыльную дорогу и шел по ней уже часа два.
- «Странное место, ты не находишь? – снова завел разговор внутренний голос, ни одного электрического столба не встретилось, ни одной машины, ни одного самолета не пролетело…»
- «Может быть это дорога к какой-нибудь заброшенной деревне, где домов раз-два и обчелся, а жителей и того меньше»,- попытался найти объяснение Антонов.
В ушах у него стоял звон и шум, поэтому Роман вздрогнул, когда услышал за своей спиной:
- Посторонись! Пру-у-у!
Антонов оглянулся. На деревянной телеге запряженной лошадью восседал седовласый мужичок, одетый в рваную холщевую рубаху с косым воротом. Рукава рубахи были по локоть закатаны, так же, как и его штаны с заплаткой на коленке. Мужик был босым, как и сам Антонов, на телеге лежало два мешка муки и тряпичная котомка. Он отошел в сторону. Но когда мужик поравнялся с ним, спросил:
- Скажите, а тут что, кино снимают?
Мужик странно посмотрел на Антонова и натянул поводья. Лошадь остановилась.
- А ты часом не босурманен? – поинтересовался он у Антонова.
- Да вроде нет, - пожал тот плечами.
- А чей ты будешь? – продолжал допытываться мужичонка.
- Не помню я ничего, - стал объяснять Антонов. - Очнулся у речки вчера, нога покалечена, голова пробита, хочу вспомнить хоть что-нибудь, да не могу.
- А куды путь держишь? – не отставал тот.
- Да сам не знаю. Иду и иду по дороге, чтобы людей встретить, спросить у них, куда я иду - ответил Антонов, - вот вас повстречал. Хорошо играете, правдоподобно. Подвезите меня к съемочной группе или «скорую» вызовите, а то у меня сил уже нет идти, нога болит, да и сотрясение у меня. И «мобильник» я потерял, или у меня его украли, не помню.
- Ну, садись, отвезу тебя куды следвает. Пущай там с тобой сами разбираются.
- А долго ехать? – спросил Антонов.
- Верст семь, - тряхнул поводьями мужичонка, сказал лошади, - «Но! Пошла!» И телега тронулась с места.
Деревянные колеса заскрипели, и началась тряска.
- А у вас не будет ничего поесть? А то я уже два дня на подножном корму, - пожаловался Антонов.
- В котомке лепешка с медом, а в углу, в сене крынка с квасом, - не оглядываясь, сказал мужичонка, - «Не переверни, смотри!»
Антонов съел кусок предложенной лепешки и запил ее квасом:
- Классная вещь, ваш квас, не то, что магазинная бурда, сплошная химия. Сами делаете?
- Дочка, Анютка! – отозвался мужичонка.
- А вас как зовут? – снова задал вопрос своему извозчику Антонов.
- Никиткой Телегиным кличут. Род мой плотницкий, дед телеги хорошие делал, вот так и прилипло прозвище…
Потом он еще что-то рассказывал Антонову, но тот его уже не слышал. Монотонный скрип колес и усталость сделали свое дело. Антонов уснул крепким сном.
Он не слышал, когда мужичонка въехал в деревню и не видел, куда его привезли. Проспал до утра, пока его не разбудили первые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели деревянного сарая.
Антонов огляделся, он все еще лежал в телеге, телега стояла в сарае, но лошади уже не было.
«Странный мужик, попросил же его скорую вызвать, так он меня еще и в сарае запер». Антонов снова стал упражняться в воссоздании памяти, но она по-прежнему не подавала признаков жизни. Хотелось пить, Антонов пошарил рукой в соломе, где вчера стояла крынка с квасом, она оказалась на месте. Он жадными глотками осушил ее до дна. Выбрался из телеги и подошел к воротам сарая. Ворота оказались запертыми снаружи. В щели видны были другие постройки: деревянный перекосившийся дом крытый не то соломой, не то камышом, уложенным снопами; сарай для скота, тоже деревянный, из него доносились звуки возни, хрюканья, и блеянья, а еще оттуда тянуло знакомым запахом сена, навоза и парного молока. И снова на Антонова повеяло холодком, «Мне знаком этот запах», - определил он, - «а откуда он мне знаком?», - снова обратился он к своей памяти. - «Наверное, я ветеринар или зоотехник, или это одно и то же?», - помогал он ей, но память продолжала упорствовать.