– Васюнь, ты что же это, совсем дыхалка никудышняя, – поддел меня в самый первый раз ни на секунду не запыхавшийся братец, сняв с меня ставшую за эти бесконечные часы втрое тяжелее сумку и вешая ее как второй рюкзак, только задом наперед. – Только тебе сейчас надо спину хоть чем-то укутать, а то протянет поясницу моментально, – нахмурившись, тормознул Арсений. Покопавшись в отобранной у меня суме, он вытащил тот самый небольшой пледик, сложил его наподобие платка и завязал его на мне крест-накрест, отчего я наверняка стала похожа на выгнанную за подснежниками в декабре падчерицу. Но, конечно же, стало и легче, и теплее.
– Сеня, я не ною, чисто интересуюсь – нам еще долго? – пропыхтела я.
Арсений бросил взгляд на часы, потом закинул голову, поглядывая на начинающий едва сереть небосклон.
– По идее, мы уже почти подошли к Тхабу. А отсюда можно идти либо через Михайловский, либо через Возрождение. Второй маршрут чуть длиннее, но он проще для новичка. Но меня беспокоит другое. Не нравятся мне эти всполохи. Как бы нам под грозу в горах не попасть. Даже для меня удовольствие малое, – он покачал головой, и, будто бы в ответ на его негромко высказанное опасение, вдалеке всполыхнуло розово-сиреневым светом, а через несколько секунд раздался низкий, далекий, но от этого не менее угрожающий рокот.
– Ну, вот и выяснили, что делать дальше. Давай, моя хорошая, знаю, ты совсем из сил выбилась, но надо шевелить поршнями и ускоряться. Держись за меня крепче.
И мы ускорились. То есть Сеня, по его собственному выражению, зашевелил поршнями, а я, похоже, просто повисла на нем, еле перебирая трясущимися от усталости и непривычной нагрузки ногами. Минут буквально через двадцать, когда в лесу уже ощутимо посветлело и вовсю запели, засвистели, засвиристели птицы, мы вышли на увенчанный огромными камнями небольшой открытый взгорок, с которого неожиданно отчетливо моему взору предстала нарисовавшаяся на нашем пути скальная гряда.
– Монастыри. Успели, – пробормотал Арсений, по лицу которого уже непрерывными струйками тек пот. – Василиска, давай, вытаскивай из рюкзака кайт и насос.
– Зачем? – Для настоящего удивления я была слишком вымотана, но даже в таком состоянии это его указание казалось как минимум странным. – Зачем тебе кайт? Ты хочешь туда взлететь?
– Взлететь? – недоуменно переспросил Сеня. Очевидно, что он был очень сосредоточен, и смысл моего вопроса до него дошел не сразу. А потом понял и только улыбнулся. – Нет, Васюнь. Нам надо очень быстро обустроиться в укрытии. Давай, поспешай, а я пока постараюсь еще мягоньких веток наломать для настила. Да, и сумку вот эту резиновую тоже освободи. Я сейчас вернусь.
Он уже собрался уйти, но я вцепилась в его рукав.
– Скажи мне, что с тобой все нормально! – Несмотря на то, что в моем разуме просто не осталось места хоть для каких-то эмоций из-за изнуряющей усталости, беспокойство за Арсения сверлило изнутри мучительно и непрерывно, как монотонная зубная боль. И так же, как от нее, избавиться от этой проедающей нутро тревоги без медицинского вмешательства не выйдет.
– Да что мне будет? – Арсений изобразил свою обычную самодовольную ухмылку, и вроде и правда выглядел в совершеннейшем порядке, в отличие от меня, но в самой глубине души я чувствовала легкую фальшь, неверную ноту в звучании этой мелодии бесшабашности.
Следующему своему движению я никогда не смогу дать разумного обоснования. Это вышло само собой, чисто инстинктивно. Протянув руку, я положила ладонь ему на влажный от пота лоб. Не знаю, чего я хотела. Узнать, нет ли у него жара? Ощутить кожей, насколько правдивы его слова? Я что, эксперт в диагностировании состояния путем прямого контакта? Чушь! Я просто это сделала, потому что нуждалась именно в этом. Испугавшись в первый момент собственного порыва прикоснуться, я чуть не отдернула руку прочь, но Арсений, резко выдохнув, опустил веки, настолько неприкрыто демонстрируя мне удовольствие от одного простого касания, что меня пронзило необъяснимое желание дать ему больше. И не только ему. Медленно я провела пальцами по его брови, стирая влагу, скользнула по виску и скуле до челюсти, чувствуя, как она напряглась, и словно под гипнозом не могла оторвать глаз от его лица. Как так может быть, чтобы одновременно на нем – абсолютно бесстрастном и застывшем – отражались яркие оттенки стольких эмоций? Угроза, крайняя жажда, предельное напряжение и в то же время поразительное наслаждение этим моментом, которое он осознанно не желал прятать от меня. Это однозначно читалось и в его мрачно горящем тяжелом взгляде из-под опущенных ресниц, и в хищном подрагивании его ноздрей, и в судорожных рывках его адамова яблока. Опять сделав сама первое опрометчивое движение, я теперь замерла, совершенно завороженная и им, и мощным откликом моего тела и души. Это было как в одно и то же мгновение ощутить на себе всю земную гравитацию, беспощадно говорящую тебе, что ты создание из плоти и крови, с первобытными инстинктами и потребностями, бесстыдно заявляющими о себе в полный голос, наплевав, насколько это уместно сейчас, и в то же время болтаться в невесомости в миллионе километров от всего, хоть отдаленно похожего на реальность. Отблеск молнии прорезал темноту уже намного ближе, возвращая нас в привычное измерение с его насущными проблемами. Я отшатнулась, но Арсений поймал мою руку и мимолетно прижал ее к губам.