Теперь она поняла смысл этих слов. И могла сделать выбор. Но было уже поздно. Ей оставалось только выдержать.
На другой день она опоздала на собственный вернисаж и была готова к ледяной встрече с АГ. Но он, увидев ее, с улыбкой пошел ей навстречу и снял с нее пальто. Потом за руку подвел к полному мужчине, который говорил с американским акцентом. Американец так горячо хвалил ее картины, что она решила, что он льстит АГ для достижения какой-то своей цели.
Слушая его, Руфь блуждала взглядом по картинам. На клоуне уже висела красная бирка! На всех картинах, которые она видела, висели красные бирки. Они смотрели на нее со всех сторон.
Руфь обернулась к АГ, стараясь изо всех сил повернуть слезы вспять. Чтобы омыть ими свой проскипидаренный мозг. Смягчить и исцелить его, короче говоря, спасти.
Неужели все это правда? Неужели столько людей хотят приобрести ее работы?
АГ провел ее мимо букетов цветов и представил не устающей восхищаться толпе. Улыбаясь, он держал ее перед собой, бросая слова налево и направо. Иногда он заглядывал ей в глаза. На мгновение. Но этого было достаточно, чтобы она почувствовала свою значительность. А уголки его губ? Разве не подлость с ее стороны считать их отвратительными?
АГ пригласил ее на обед. Они были вдвоем. Он говорил тихо и проникновенно. Только теперь она поняла, какую он проделал работу, чтобы привлечь внимание к ее картинам. Предварительные статьи во многих газетах, рассылка каталога, приглашений. Он приложил больше, чем обычно, усилий, ведь речь шла о неизвестном художнике.
АГ предложил ей обновить контракт и считал, что уже надо готовиться к выставке в Нью-Йорке. Когда пораженная Руфь спросила, когда это будет, он совершенно справедливо заметил, что сперва надо написать картины.
Весь вечер он говорил с нею об искусстве и литературе, заставив ее забыть, как мало она знает. Между делом она выяснила, что его отец был немец, а мать француженка. Он говорил о них, словно они были персонажами из какого-то романа. С игривой, отстраненной иронией.
О своей семье Руфь ему не рассказывала. Это было немыслимо. И когда она, смертельно усталая и изрядно опьяневшая, объявила, что хочет вернуться домой и лечь спать, он галантно вскочил со стула.
В такси он пригласил ее на следующее утро на завтрак с шампанским. Она засмеялась и сказала, что не может обещать, что вовремя проснется.
— Тогда будет практичнее, если ты переночуешь у меня в комнате для гостей. Я попрошу свою экономку разбудить тебя в двенадцать часов, — беспечно сказал он.
У Руфи не нашлось причин для отказа. Напротив, она прислонилась к нему и задремала.
АГ снимал огромную квартиру, занимавшую весь верхний этаж дома. Лифт поднимался прямо в большой холл. Дорогая мебель, скульптуры, картины. Показав ей ее комнату и ванную, он удалился в свой кабинет. Она слышала, как он говорил там по телефону, по-немецки и по-французски.
Постельное белье было из черного шелка. Кровать — огромна. Руфь расстегнула молнию на платье и переступила через него; разбросав белье, она легла под легчайшую перину, под какой ей когда-либо приходилось спать. Мелодичный голос АГ, говорившего по телефону, — это последнее, что она слышала.
* * *Руфь не знала, что следующие сплошной чередой события способны незаметно отнять у нее жизнь. За короткий срок ее выставки были расписаны на семь лет вперед. Мельбурн, Хельсинки, Сан-Паулу, Нью-Йорк, Токио и снова Берлин.
Она понимала, что при склонности к крупным полотнам ей мало даже одного года между выставками. Но когда она испуганно сказала об этом АГ, он решительно возразил ей:
— Вот и хорошо, значит, ты не сможешь позволять себе никаких экспериментов и ошибок. Но никто не требует, чтобы каждый раз ты выставляла много картин. Зато все это время ты будешь принадлежать только себе.
Тон, каким это было сказано, и взгляд, брошенный на нее, прежде чем он обнял ее, сделали протесты Руфи смешными. Если такой человек, как АГ, верит в нее, значит, это возможно. Он по-прежнему очень высоко ценил ее картины.
Руфь сняла себе квартиру поближе к мастерской и на длительный срок закрепила за собой мансарду на Инкогнитогата в Осло, чтобы у нее с Туром было место, где проводить каникулы.
АГ и галерея решали все практические вопросы. Руфь чувствовала себя защищенной. Ей не нужно было думать о завтрашнем дне и о том, на что она будет жить. Иногда она по многу дней писала, не слыша человеческого голоса, если не считать разговоров с Туром по телефону. Йозеф и Бирте, с которыми она делила мастерскую, были почти незаметны.