Бессердечный
Поцелуй. Почему он был таким сладким? Почему, сходя с ума, я стремилась к тем губам, которые дарили мне только боль? Почему, зная, что получу лишь яд, желала и хотела только одного? Почему…
Наваждение исчезло. Странное желание, потушенное моим здравым смыслом, утихло. Теперь я смотрела хассору в его янтарные глаза и задавалась совершенно иными вопросами. Например, почему он выбрал такое странное место для разговора и почему никак не может оставить меня в одиночестве.
— Вас Сайя позвала? — облизнувшись, мотнула головой, чтобы забыть про наваждение. — Да? И какое вам дело до моих кошмаров?
— Потому что по моей вине они становятся общими, хасса Ирэна. Я отвык от сновидений и хочу вернуть себе покой. Готов спорить, что в этих кошмарах вы видите что-то про меня, как я в своих вижу вас. Так почему бы не открыться и не сказать правду?
Нас разделяло ничтожно маленькое расстояние. Оно не мешало чувствовать тепло тела, слышать биение сердца… Биение сердца? Склонив голову, я торопливо вслушивалась в мерный шум: пение птиц, рычание хищников, щебетание каких-то зверушек, дыхание — моё сбивчивое и спокойное, мерное хассора, моё сердце. Но не сердце хассора. Желая убедиться в этом, я протянула руку и без спроса коснулась груди нага. Наверное, это выглядело дерзостью, но моё тело опережало мысли. Сдвинув вбок расшитую золотом ткань, я без труда добралась до кожи, та была достаточно смуглой, будто мерцала и сияла, когда дрожащими пальцами коснулась грудной клетки. Напрасно я пыталась что-то почувствовать. Только тепло тела, мягкость кожи и ничего более.
Вскинула голову и, испуганно округлив глаза, одёрнула руку, сделала шаг назад. Неприятно открытие меня напугало до ужаса. Едва переводя дыхание, покачала головой и прижала руки ко рту. Не в силах обмануть хассора, сбивчиво возразила:
— Правда в вашем мире самое ядовитое и самое смертельное оружие! Но я не желаю никому зла. Прошу вас…
Сбежать от хассора было сложно, но он, обескураженный таким моим поведением, только провожал меня взглядом. Конечно, я никуда не денусь из этого дворца. Никуда! Я буду его пленницей до самой своей смерти! Пленницей бессердечного нага.
— Скажи мне, Сайя… Так ли страшно умирать, как говорят?
Покачиваясь, я рассматривала закат через окно. Девушка, делая мне очередную порцию обезболивающего, сидела на небольшом резном диванчике и как-то не особо хотела беседовать.
— Это больно? Страшно? Что чувствует человек перед тем как умереть?
— Смотря какая смерть, — Сайя резонно возразила, постучав серебряной ложечкой о край бокала. Есть смерть тихая, мирная, есть смерть ужасная. Но я не советовала бы вам, хасса Ирэна, думать о смерти. Так можно накликать беду!
— Как мне не думать об этом? — обхватила себя руками и с тоской посмотрела на девушку. — Иногда мне начинает казаться, что дай мне хассор больше яда, я бы умерла тихо и быстро. Я думала, что у него жестокое сердце, а его у него нет. Поэтому он не может никого любить!
— Разве? — Сайя усмехнулась. — Не думаю, что дело в этом…
— Для него развлечение гибель его жён! Он просто наблюдает, как гибнут женщины…
— Он наблюдал, как умирает его род. Он наблюдал, как уничтожались города и страны. Не стоит обвинять хассора во всех грехах. Вы так и не спросили его про договор?
— Бумага не может уравновесить жизнь других людей.
— Тогда ответьте, хасса, что ценнее: жизнь одного человека или сотня других жизней?
— Это не оправдание…
— Это реальность! Думаете… Думаете почему все эти женщины живут с нагом? Ради великой любви? Ради его денег? Ради чего, хасса? Я думала, что вы гораздо умнее. Но вы как и остальные видите лишь рябь на воде, но не замечаете источника. Для вас мелкие волны и брызги важнее, чем их причина.
— Смертницу легко отчитывать…
— Смертница не стала бы ставить вазу возле дверей! — Сайя вскочила на ноги, сердито буравя меня взглядом. — Если начали бороться, так боритесь до конца! Не ради хассора, не ради чьего-то благополучия, боритесь ради себя!
— Я умру, Сайя! — воскликнула в сердцах. — Неужели ты не знаешь этого? — вскочила на ноги и принялась метаться из угла в угол как раненый зверь в клетке. — Не притворяйся, что это не так! Я умру! Мне уже вынесли смертный приговор, который никак не отменить. И если раньше я не хотела жить, потому что понимала, что я… я не такая, как остальные, то теперь очень сильно хочу жить! Я хочу жить! Понимаешь? — разрыдавшись, прикусила губу. Сдерживать слёзы бесконечно всё равно не получилось бы, шмыгая носом, продолжила: — Я хочу жить! Но я прекрасно понимаю, что… Всё равно что сидеть в камере смертников и надеяться, что вмешаются высшие силы, что казнь отменят! И я мечусь между обречённостью и яростью, между жизнью и смертью…