Какое грубое насилие! Как можно показывать такую дрянь по телевизору?
Оставив его включенным, он неторопливо прошелся по дому, задумчиво жуя бутерброд и любуясь картинами на стенах. Художественный вкус Мелани пришелся ему по душе. В подборе картин ощущалась некоторая эклектичность, которая, впрочем, носила оттенок тщательно продуманного беспорядка. Да, именно так: строгая организация с налетом случайности, присущая истинно творческому самовыражению. Остановившись перед одной из картин, он вдруг заметил ее подпись в правом углу. Оказывается, она сама их нарисовала. Он прищелкнул языком от удовольствия. Цык, цык, цык… Интересно, какие еще произведения искусства она могла бы создать, если бы ею не завладело зло?
Он остановился в дверях спальни, любуясь на дело своих рук. Покончив с бутербродом, он скрестил руки на груди и наклонил голову сначала в одну сторону, затем в другую, разглядывая плоды своих трудов, выбирая правильную перспективу и прикидывая на глаз размеры комнаты. Вбирая, так сказать, ее в себя одним взглядом. Да, у него получился настоящий шедевр. Ничуть не хуже тех, что нарисовала Мелани. Пожалуй, сегодня он поработал как никогда. Довел задуманное до совершенства.
Подойдя к Мелани, он посмотрел сверху вниз в ее мертвые глаза, застывшие и невидяще глядящие в потолок. Нет, на него. Они глядели на него.
Зло должно быть наказано. Должно быть наказано. Должно.
Он взял нож с зазубринами и взвесил в руке, определяя его силу – и мощь. Несомненно, Мелани Хоффман дорого заплатила за содеянное. Ее настигло справедливое возмездие за несправедливое преступление.
Так оно и было, так и было, так и было.
Подобно признанному мастеру живописи, ставящему свою подпись внизу холста, он поднял нож и вонзил его в левую глазницу Мелани Хоффман.
Она не должна видеть.
Не должна видеть.
Не должна.
…вторая
Что же мне так не везет с банками, а?
Оружие старшего специального агента Карен Вейл было направлено на придурка, который стоял посреди зала, целясь в нее из револьвера тридцать восьмого калибра. Лоснящуюся кожу у него на лбу усеивали капельки пота, отчего грязные черные волосы прилипли к голове. Руки у него дрожали, а глаза вылезли из орбит и стали похожи на мячики для гольфа. Дышал он тяжело и часто, почти задыхался.
– Не двигайся, или я прострелю тебе башку! – выкрикнула Карен чуточку громче, чем намеревалась. В крови у нее уже бурлил адреналин. И еще она хотела, чтобы до этого урода дошло, что шутить она не намерена. Перепуганные клиенты Сберегательного банка содружества Вирджинии первыми сообразили, что она имеет в виду. Те, что еще стояли, со стуком, как кегли, попадали на пол.
– Брось свою долбаную пушку! – завизжал парень. – Брось сейчас же!
Карен мысленно засмеялась. А ведь именно это я сама собиралась крикнуть ему. Когда преступник переступил с ноги на ногу, по-прежнему локтем одной руки держа заложницу за шею, в памяти Карен вдруг всплыл образ Алвина, уличного бандита, которого она арестовала шестнадцать лет назад, еще в бытность свою офицером полиции Управления Нью-Йорка. Малый, который топтался сейчас перед нею, не был Алвином – тот все еще отбывал срок в тюрьме на Райкерз-Айленд, – тем не менее ей почему-то показалось, что они похожи, как братья-близнецы.
– Я положу свой револьвер на пол только одновременно с тобой, приятель, – сообщила Карен этому уроду. – Иначе у нас ничего не получится.
– Это я здесь главный, а не ты, сука! Это я сейчас выстрелю и разнесу ей башку, понятно?
Нет, надо же! Мне попался придурок, которому хочется пострелять.
Минуло шесть лет с тех пор, как она работала полевым агентом, и вот уже одиннадцатый год она, как щитом, прикрывалась значком детектива. И хотя она по-прежнему полагалась на свои инстинкты, навыки поведения в экстремальных ситуациях основательно притупились. Да и физическая подготовка оставляла желать лучшего. Это ведь не совсем то, что каждое утро, отправляясь на работу, надевать брюки. Чтобы успешно разрешать ситуации с захватом заложников, нужна обширная практика, когда в обстоятельствах крайнего порядка, при жесточайшем дефиците времени действуешь на автомате, не думая и не рассуждая. И при этом не ошибаешься. В отделе и так частенько подшучивали над Карен, говоря, что выражение «не думая» вполне органично подходит к стилю ее работы.
– Поскольку ты отказываешься сообщить свое имя, я буду звать тебя Алвин, – сказала она. – Не возражаешь, Алвин?