Олег подстерёг её в подъезде, когда она возвращалась со дня рождения Ленки. Вцепившись в горло, резко оттолкнул к стене, а потом с силой прижал к холодному бетону. Ей не хватало воздуха, она хрипела и отчаянно пыталась колотить его руками. Но он навалился всем телом, зажав одну из её рук за спиной. Он был пьян. Её обдало тяжёлым проспиртованным дыханием, перемешанным с чем-то рыбным и кислым. Кристи закашлялась, брызгая слюной, а он принялся облизывать ей щеку. От недостатка воздуха у неё закружилась голова, и заложило в ушах. Его хриплый несвязный голос отдалялся, переходя на шёпот. Вдруг он отпустил руку, и она рухнула на пол, как выброшенная на мель рыба. Олег смеялся. Его смех был сухой, каркающий, как у больной вороны. Он сдёрнул с её шеи лёгкий шарф и принялся вытирать им туфли, насвистывая что-то себе под нос. Она смотрела на его злобную улыбку и в хаосе мыслей пыталась отыскать одну – спасительную. Он заметил её взгляд, отшвырнул шарф в сторону и присел перед ней на корточки. Наклонив голову, принялся с брезгливостью рассматривать недавнюю подружку, до хруста заламывая пальцы в суставах. Он всегда так делала, когда напивался.
Ну что, дрянь, страшно? А ты что же думала, что крутнёшь хвостом – и всё? Почти год ты меня мурыжила! Пора платить по счетам, сука!
Кристина не успела сказать и слова, как он дёрнул её на себя и повалил на ступеньки. Одна его рука вцепилась ей в рот, а другая с остервенением начала срывать пояс с брюк. Девушка в отчаянии мычала и брыкалась. Вдруг он замахнулся и влепил ей пощёчину, хлёсткий звук от которой эхом-рикошетом метнулся куда-то вверх. У неё потемнело в глазах, а в ушах взревели фанфары. На миг показалось, что у неё взрывается голова. И она падает в чёрную пропасть. Дальше она помнила только дикую ярость, которая разбудила гнев и заставила защищаться. Она зарычала, как разъярённое животное, и с силой впилась зубами ему в ладонь, тут же почувствовав во рту солёной вкус. Олег завопил и схватился за свою окровавленную руку. Его глаза стали почти чёрными от зрачков, максимально расширившихся от болевого шока, и с ужасом уставились на Кристину. Она же оттолкнула его от себя и со всего размаха ударила между ног. Его скорчило, и он повалился на пол. Он стонал и пытался закрываться руками от её ударов, а она пинала и пинала, не разбирая, куда попадает её тяжёлый ботинок… Уже дома перед зеркалом она смотрела на своё перекошенное лицо с заплаканными глазами в потёках туши и искажённым ртом, из уголков которого сочились две красные дорожки, и с ужасом думала, что она себя не знает. Кристина собрала с лица кровь на палец, растёрла между пальцами, понюхала. Пахнет железом. Это его кровь. Она её сегодня попробовала на вкус. Кристи поморщилась от отвращения. Но к этому неприятному чувству настойчиво примешивалось другое – непонятное ощущение удовлетворения и покоя. И это пугало больше всего…
Потом она долго сидела в ванной и пыталась думать, листая какую-то старую книжку о философии добра и зла из маминой научной коллекции. "Зло – не есть; или, вернее, оно есть лишь в тот момент, когда его совершают", – говорил Диадох Фотикийский, расширяя границы запутанных мыслей и переадресовывая вопрос религии. В конце концов, голова совсем отказалась думать. Оставив размышления мудрому утру, она закуталась в одеяло с головой, как в собственную драму, и отдалась во власть Морфея.
Погружаясь той ночью в паутину вязких образов, Кристина поймала себя на мысли, что сегодня снова увидит свой сон. Он снился ей с таким завидным постоянством, что она имела полное право называть его своим. Правда, с недавних пор он уже не обрывался. Впервые это случилось в тот самый день, когда четырнадцатилетняя Кристина, повинуясь биологическим процессам, превратилась в девушку. Она долго рассматривала карминовое пятно на трусиках, жонглируя эмоциями на своём лице: то растягивала губы в нерешительной улыбке, то собирала их в сосредоточенный пучок. Залезая в кровать поздним вечером, она уже почти полностью свыклась со своим новым статусом. Именно в ту ночь её сон имел продолжение…