Деревня оказалась совсем маленькой, но аккуратной. Её остроконечные домики-усадьбы расположились дугообразно, образуя всего лишь одну улицу, с южной стороны которой протекал канал. Именно по нему и определялась государственная граница с Украиной. Как после рассказал дед Любаши, в деревне проживало около ста двадцати семей, а это более двухсот человек. Понятно, что все жители знали друг о друге всё или почти всё, так как были и такие, которые не любили общаться, предпочитая обособленное существование. Кристина смотрела по сторонам и дивилась «затерянной» между дубов-колдунов зачарованной деревне и её простым, бесхитростным жителям.
Ближайшие соседи пришли с гостинцами – баночками с земляникой и нитями сушёных лисичек и боровиков. Односельчан и приезжих на столе ожидала дымящаяся картошечка, маринованные грибочки, свежий зелёный лук, ковшики со сметаной, свежевыпеченный хлеб, глиняный кувшин с квасом и жареная курица с золотой корочкой. В доме пахло радостью. Кристина именно так определила для себя этот запах: тёплый, сладкий, обволакивающе-умиротворяющий. Пришёл и Петька с васильковыми глазами, которых не сводил с Любочки. Его дед, на первый взгляд строгий и угрюмый, устроился за столом возле Кристины, выразительно и безапелляционно поставив на стол бутыль с самогоном, первоклассным и живительным, как потом сам же и охарактеризовал. Несмотря на то, что Василий Захарович никогда не улыбался (хотя это сложно было утверждать абсолютно, поскольку его губы прятались в густой бороде), он оказался душой застолья. Потом, во время беседы, чтобы лучше понять, когда он шутит, а когда говорит серьёзно, Кристина смотрела на его глаза, которые выдавали улыбку мелкими лучиками-морщинками. Целью приезда подружек был сбор исторических фактов об утерянных или существующих, но незаслуженно забытых достопримечательностях. Как только она была озвучена, гостиная превратилась в настоящее «поле боя», где каждый отстаивал свою правду. «Живительная вода» способствовала улучшению памяти и развязывала языки, иной раз увлажняя глаза и приглушая улыбки благодарной грустью. Кристина вынула из рюкзака тетрадь с ручкой и без конца делала пометки, записывая иной раз целыми абзацами. Эти атрибуты эпистолярного жанра возбудили интерес присутствующих – каждый хотел оставить в истории своё слово. А говорить и вправду было о чём!
По воспоминаниям старожилов, которые уже давно ушли в мир иной, но передали свои знания детям, те – своим отпрыскам, и так по цепочке, вблизи от Белой Сороки некогда располагался монастырь ведомства Киево-Печерской лавры. Во время одного из военных конфликтов в 17 веке, а их (со слов учительницы Ирины Алексеевны, ныне в простонародье бабки Оришки, долгожительницы деревни), была тьма тьмущая, монастырь был до основания разрушен. Из всего монастырского имущества сохранилась только одна икона святого Николая, которую местные крестьяне обнаружили стоящей на дереве.
Вот ты смеёшься, старый хрыч, – обратилась она к деду Любаши и погрозила ему кривым пальцем, – а мне моя прабабка рассказывала. И вся деревня это чудо видела! Всё порушили, всё разворовали, а икона тутуси! На дереве так и стоит.
Так, может, её впопыхах забыли?! И всё чудо вам! Это вы, учителя учёные, имеете такую привычку всё идеализировать.
И слово-то какое использовал, похвально! Только не божий ты человек, Павко! Потому и не понимаешь. А як не понимаешь, так мовчи! Так вот… В память о монастыре том на месте алтарной части главного храма селяне Белой Сороки построили небольшую часовню, куда и поместили сохранившуюся икону. Неизвестно, сколько времени эта часовня стояла, но по прошествии многих лет место было постепенно забыто жителями и сильно заросло лесом.
Вот вам и вывод, – вставил здоровенный крепкий мужчина, живущий по соседству. – Людям вже тогда не до Бога было. Бо столько работы, шо и світа білого не видно. Коли молитися?