Шо б ты понимал, Микола! Ездишь на своём тракторе, так и ездь собі мовчки! – махнула на него бабка Любаши и тут же обратилась к бабе Оришке, – ну, так что там дальше?
Возможно, история с иконой и не имела бы продолжения, если бы не произошёл в тех местах сильный лесной пожар. К удивлению всех селян, огонь не тронул сильно обветшавшую к тому времени часовню, хотя пламя пожара испепелило все деревья, окружавшие культовое строение. С этого времени сельский люд стал почитать дважды выживший в огне образ, а распространившийся слух об иконе привлёк в Белую Сороку многочисленных богомольцев. Лик святого Николая снова устоял. Почему? А потому что, видимо, эти места нуждались в защите Божьей!
А что дальше было? – робко спросила Кристина, разбивая своим интересом повисшую паузу.
А дальше, деточка, пошли дела чудные!
Ну, конечно! – протянул, улыбаясь, тракторист, а бабка Любаши шикнула на него.
С тех пор увеличилось число паломников, которые приносили селению доход. Географическое положение деревни было более чем удачным – она находилась в 150 километрах от Киева на берегу судоходной реки Припять, которая в те времена была главной торговой артерией между богатым Киевом и Прибалтикой. Неудивительно поэтому, что первый эпизод с чудотворным исцелением человека был связан именно с торговцем. Один литовский купец, имя которого, к сожалению, неизвестно, часто проезжая с товарами по реке в Киев и возвращаясь обратно, останавливался в нашей Белой Сороке для поклонения иконе. Но однажды купец заболел болезнью глаз и практически полностью ослеп. После того как нанятые доктора не смогли помочь, уже совсем отчаявшийся литовец решил отправиться в паломничество в Белую Сороку. И, как оказалось, решение было правильным — после поклонения иконе святого Николая у болящего начало постепенно восстанавливаться зрение, а вскоре болезнь и вовсе отступила. И вот тогда в благодарность за выздоровление купец построил за свой счет новую часовню в виде церкви. И пошли потом одно исцеление за другим, одно за другим… Слава о чудотворной иконе дошла до митрополита Флориана Гребницкого, и в восемнадцатом веке вместо часовни был построен новый храм и назначен священник.
А мне тётка, Царство ей Небесное, говаривала, что нечистая была та церковь, – вмешалась доселе молчавшая сухонькая бабка, – бо не от Христа была.
Ой, Настасья Батьковна, не слушали бы вы этих россказней! Это называется: слышал звон, но не знаю, где он! То ваша тётка говорила о том, что хоть церковь и считалась православной, но в неё ходили и униаты, и католики, и лютеране!
Хто?! – лицо бабки скривилось и стало похожим на мочёное яблоко.
Это всё верующие люди, просто их религии отличаются, – гордо вставил Петя, и все повернулись к нему. – Униаты, например, признают католические догмы, но сохраняют православные обряды и подчиняются Папе Римскому.
Та разве ж так можно, сынку? – покачала головой бабка Настасья. – Там, где мешанина, никогда ладу нет.
А какая разница? – вступилась за друга Любаша, – главное, что каждый из них верит в одного и того же Бога.
Странно слушать, как мы тут о Боге толкуем, – задумчиво сказал дед Василий. – Неужели советская власть так и не выбила эту ересь из головы? Вот вам и перестройка. Только год как меченый правит, а уже и мысли у людей другие.
А вы не верите в Бога? – спросила Кристина, наблюдая, как лучики вокруг глаз опустились, делая лицо мужчины печальным.
Я верю в человека, дочка. Я верю в природу, в физические явления и в дух. Человеческий дух. Было время, что и Ему поверил, – он поднял глаза к потолку, – но Он мне не помог. Не понятно мне, почему хорошие люди умирают молодыми, невинные дети страдают от неизлечимых болезней, а трутни и мерзавцы жируют и наживаются безнаказанно.
У каждого судьба своя, – заключила бабка Любаши. – А ты, Василий не злись на Бога, что Катерину забрал. Уж отпустить обиду давно нужно.
Когда мы чего-то не понимаем, всё на судьбу валим, – спокойно ответил Василий Захарович, разливая по чаркам мутную жидкость. – Я доверяю только себе, потому на себя и рассчитываю. И не в обиде здесь дело. Давайте, други, не чокаясь, за умерших и нами любимых.
В светлице стало тихо. Только неугомонная муха нервно и безостановочно билась о стекло, сопровождая свой ритуал жужжащим фальцетом. Каждый в своих мыслях, все за столом стали молча сосредоточенно закусывать. Кристина смотрела на присутствующих и словно читала их жизни. Пожилые, обветренные, натруженные и настолько выразительные лица… Ей казалось, что за ними она видит их судьбы. А если и не видит, то догадывается о них. Она словно ощущала в этой комнате скопление энергии, клубок разнообразных чувств и эмоций, и от этого у неё кружилась голова. Именно тогда она вдруг поняла для себя, что человек – это не то, что он думает и знает, он то, что он чувствует. Оттого и опыт у всех такой разный и для каждого по-своему дорогой и неповторимый.