Ты чего орёшь? – Любаша, сонная и смешная, сидела рядом на кровати и недовольно потирала глаза. Кристи огляделась. Солнечный свет теперь заливал спальню, расплёскиваясь в окнах сверкающими пятнами. Под потолком на его невидимых струнах играла искристая пудра-пыль, придавая небольшой комнатушке почти магический окрас.
Нам нужно уезжать, – вдруг произнесла Кристина, дивясь своему голосу.
Уезжать? ... – Люба с недоумением уставилась на подругу. – Сегодня только пятница!
Я знаю, но… – Кристина и сама не могла объяснить, что кроется в этом «но» … – Мы же уже всё узнали, и смотреть больше нечего, – выкручивалась она.
Ну и что? Куда спешить? Что ты дома будешь делать? Тебе здесь не нравится? – Любаша положила голову на плечо подруги.
Конечно, нравится! Просто… Нужно ехать домой… Люба, поехали! – с надрывом вскрикнула Кристина.
И не подумаю! – девушка отшатнулась и, вскочив на деревянный пол босыми ногами, сладко потянулась. – Странная ты. Лучше посмотри, какая красота! – она отдёрнула гардину, разбудив пыль и жужжащего майского жука, притаившегося в складках шторы. Кристина смотрела на тонкую фигурку подруги под прозрачной длинной сорочкой, а внутри перекатывалось волнами непонятное чувство. Тревога, смятение, боль или обычный страх? А, может, всё, вместе взятое? Она не могла определить природу ощущений и тем более объяснить их, но точно знала – они прекратятся, стоит только покинуть деревню.
Да… Но ведь нужно ещё реферат подготовить и… Ну, пожалуйста, поехали… – Кристина судорожно искала причину, которая выглядела бы более убедительно, чем её необъяснимые беспочвенные страхи.
У нас потом будет ещё целая неделя! Что на тебя нашло?! – нотки возмущения и обиды прорывались в голосе Любаши. – Ты из-за Петьки дуешься?
Нет!
Я знаю, что из-за него. – Люба не дала договорить. Её взгляд сделался вызывающим и твёрдым. – Я его люблю, и он меня. Мы с ним уже год вместе, и у нас всё серьёзно. Что ты так смотришь?
Кристина смотрела на подругу и думала, что люди зачастую не догадываются, какие страсти кипят в близком человеке. Он говорит, улыбается, шутит, но душа живёт своей жизнью, совершенно отличной от внешней оболочки. Очень часто она так и остаётся неразгаданной. Вот так и с Любашей, которая носила свою тайну уже целый год, а Кристи ничего не замечала.
Мы и так с Петей редко видимся, а тут такой шанс! Или ты завидуешь? А, может, он тебе нравится? – вдруг спросила она и внимательно посмотрела на подругу. Её обычно светло-голубые глаза сделались почти синими и смотрели недобро.
Дура! – выпалила Кристина и, отшвырнув одеяло, вышла в сени.
Следующий час они не разговаривали. Молча ели бабушкин пирог с капустой, пили чай и дулись друг на друга, как и полагается настоящим подругам. После завтрака Кристи заявила, что ей нужно срочно ехать домой, а Любаша не стала её отговаривать. Так и расстались. Молча. Как потом оказалось, навсегда.
Кристина слишком поздно начала доверять своим ощущениям и предчувствиям. Ей сложно было в них поверить по-настоящему, даже несмотря на неоднократные жизненные подтверждения. Она всегда сомневалась, словно отвергала свои удивительные способности, и настойчиво искала для всего разумные и рациональные объяснения. Интуиция столько раз выручала, что стала само собой разумеющейся частью девушки, и от этой части её то бросало в пот, то немели руки, то пьяно кружилась голова. Интуиция мешала жить, как все, наслаждаться и надеяться. Кристи пыталась бороться с ней, и со временем убедила себя, что это не что иное, как болезнь. Та самая, которая так длинно называется вегетососудистой дистонией, плохо объясняется логически и почти не лечится медикаментозно.
Балкон был распахнут настежь. Белый тюль с жёлтым люрексом то вздувался парусом в его пасти, то прилипал к стеклу, прогоняя с насиженного места недовольную муху. Слепящее, очень яркое солнце нещадно диссонировало с серо-чёрным горем. Оно передвигалось тихо, даже осторожно, лишь шоркая иной раз о пол тяжёлыми ногами. Оно сдавленно перешёптывалось за сдвинутыми в длинный ряд столами, застеленными кухонной клеёнкой в клубничку, которая в мрачной картине скорби смотрелась нелепо и беззаботно. Оно вздыхало, качало головами и, не чокаясь, опрокидывало тёплую водку в сухие глотки, закусывало голубцами, котлетами, хрустящими огурцами и чёрным хлебом. Всхлипывало слабым голосом матери и тонуло в бесцветном взгляде отца. И оседало глубоко внутри навсегда.