Потом была тоска. Такая всеобъемлющая, такая бесконечная. Вспоминались милые, красивые эпизоды. Как заезженная пластинка, память неустанно проигрывала щемящие ситуации из прошлой жизни. Его движения, взгляды, смех, обиды. «Однажды я уйду, так и не узнав тебя. И, быть может, только тогда ты станешь вспоминать моё лицо с тоской и сожалением…», – когда-то при очередной ссоре сказал он ей. Конечно же, не имея в виду смерть, но слова оказались пророческими. Она вспоминала его волосы, глаза, подвижную мимику. Вспоминала и сожалела о недосказанном… О том, что так и не смогла дать ему той любви, которой он заслуживал. Не смогла, да и не пыталась оправдать ожиданий. Корила себя за свою бесхребетность. Ведь в глубине души она всегда знала, что муж с самого начала отвёл ей роль дорогой шкатулки для своих иллюзий. Вся их жизнь была иллюзорна. Кроме его смерти. Она оказалась реальной и отрезвляющей. Шкатулка разбилась, фокус не удался… И от этого было так тоскливо и одиноко, что даже во сне она ощущала пустоту. Тёмная картинка длиной в ночь. Тот её сон тоже больше не случался. После замужества милый мальчик не снился ни разу. Поначалу ей этого не хватало, а потом забылось. И вот теперь, в моменты одиночества так захотелось снова оказаться на чистом дворике у небольшого особняка, где сидит грустный мальчик и мечтает о море. Но ночь продолжала молчать…
На смену тоске пришла грусть. Она была тихой, почти философской, и вела к мыслям о душе и Боге. Тогда подумалось, что скорее всего так и происходит: когда Бог плачет – идёт дождь, когда смеётся – светит солнце. В дожде, как и в солнечных днях, есть своё очарование, как в слезах – своя прелесть. Грусть тоже может быть светлой или трогательной. Есть такие дожди, от которых плачет душа. Есть такая грусть, когда знаешь – после неё непременно наступит радость. Это грусть благодарная. Но есть и такая, которая иссушает, не оставляя сил даже для слёз. Она безнадёжна и не несёт ничего, кроме разрушения, и никогда полностью не уходит. Затаившись в далёких уголках памяти, время от времени напоминает о себе забытыми мелодиями, снами, смотрит с упрёком со случайно попавшихся на глаза фотоснимков…
Потом была злость. Затяжная, болезненная злость на весь мир. Она словно отгородила Кристину с дочкой от всего остального мира. В носу поселился стойкий навязчивый запах гари. Были ли то миазмы от сожжения на улицах осенней прелой листвы, или так пахнет отчаяние, Кристи не понимала. Она жила по инерции и тихо злилась. На себя, на Андрея, на необъяснимые обстоятельства, которые преследуют её, диктуя свои фатальные правила. С декабрём пришёл снег и праздничный аромат мандаринов. Приближение Нового года нашёптывало о новой жизни, а иной раз и о волшебстве, растворяя злость в новой надежде. И Кристина снова поверила ей. Она переклеила обои, сделала перестановку в квартире, избавилась от накопившихся ненужных вещей и от старой одежды. Тогда-то и обнаружилась в одном из карманов карточка брачного агентства «Новая жизнь». Судьба не отступала…
Выйдя из таверны, я застыла на крыльце, поражённая изменениями в погоде. Дождь и ветер прекратились, словно их и не было. Невесомые редкие снежинки медленно планировали в абсолютной тишине. Они уже успели застелить асфальт тонким искрящимся слоем, на котором я оставила свои первые следы. В машине на соседнем сидении заметила свой телефон. Два пропущенных вызова от мужа. Он был явно в ударе, раз так неистово желал со мной встречи. Я улыбнулась этим мыслям и, осторожно вырулив на дорогу, неспешно направилась на ожидавшую меня трапезу. Домой не хотелось. Не хотелось ни в то место, где находился дом, ни в сам дом, ни к мужу. Всё это было не моё, чужое и неуютное. Словно тесное пальто с чужого плеча, которое ты носишь, чтобы не замёрзнуть, но которое тебе безнадёжно мало. Теперь я не могла понять, как так получилось, что согласилась носить его. Может, в самом начале не видела в этом проблемы? Всегда можно перешить, перекроить или, на крайний случай, похудеть. Главное – чтобы было тепло! «Смешно…» – я улыбнулась аллегорическим мыслям, выруливая к дому. Снега больше не было. Ни в воздухе, ни на земле. Лишь звенящая плотная сине-чёрная тишина. Машина, крадучись, скользнула в гараж и притаилась. Не знаю, почему мне тогда пришло это в голову. Но мне показалось, что я подсознательно стараюсь не шуметь, хочу быть незаметной, почти прозрачной. Я достала сигарету и глубоко затянулась. Свет от окна кухни бледно-жёлтым пятном отражался на мёрзлом газоне, высвечивая безжизненную пожухлую траву. Он приковывал мой взгляд, словно затягивал в прошлое. Туда, где молодой человек с американской улыбкой и дрожью в голосе обещал счастливую жизнь…