Появление цыплят отодвинуло все её увлечения. Она днями торчала возле заграждения, с интересом наблюдая, как цыплята просыпаются, тихо попискивая, чистятся, пьют воду, толкаясь возле мисок, неуклюже бегают и выдёргивают тоненькую травку розовыми клювиками. У неё был любимчик – Цыпа. Он был такой же, как и все остальные, и если бы не маленькое тёмное пятнышко на крылышке то ли от краски, то ли от мазута, Кристи бы его ни за что не отличила от других. Но оно у него было, и именно это сделало его любимчиком. Чувства Кристины Цыпа вряд ли разделял, спасаясь от её рук, как от огня, увёртывался и подскакивал. Но она всегда оказывалась шустрее. Девочка его гладила и целовала, заботливо пыталась кормить и поить, носила по двору, важно подражая гиду, рассказывала о достопримечательностях сада и огорода. Она любила Цыпу. Но что пятилетний ребёнок знал о любви? Мог ли судить о том, каково было этому цыплёнку в любящих руках? Наверное, нет. Но это понимание пришло очень скоро и болезненно, и до сих пор заставляло её сожалеть о содеянном.
Из-за заграждения послышалось оживлённое попискивание. Кристина бросила хрюшу и побежала к своему любимцу. Он пил водичку. Такой маленький, такой жёлтенький, как солнце. Усевшись прямо на землю, подтянув к себе колени и обхватив их руками, она с улыбкой наблюдала за цыплятами и думала… Нет, сейчас не вспомнит, о чём… Не помнит она и в какой момент на глаза попался тот злосчастный бидон с краской, заронив чудовищную мысль… Хотя тогда она не осознавала всей её жестокости. Ещё не понимая, чего именно хочет, Кристи подошла к бидону, сняла защёлку и открыла. Краска была красивого ярко-зелёного цвета. Она переливалась и искрилась. Кристина захлопала в ладоши! Недолго думая, подбежала к заграждению с цыплятами и вынула Цыпу. Потом осторожно поместила его в бидон с краской и принялась старательно растирать раствор пальцами по его крылышкам и головке, приговаривая: «Теперь ты у меня будешь красавчик, и я тебя никогда ни с кем не спутаю… Вот так, вот так…» Вдруг Цыпа затих и почти перестал сопротивляться, лишь изредка дёргался всем тельцем. Его глаза закатились, и он жалобно, еле слышно попискивал. Тут же воздух наполнился странными, непонятными запахами и навязчивыми звуками, не похожими ни на какие другие, но в то же время узнаваемыми. Тонкий, еле уловимый, но пронзительный писк, казалось, впивался в мозг, а пространство наполнилось горько-сладкими миазмами, от которых скрутило желудок. Сейчас она бы назвала это запахом беды. Но тогда Кристина ещё не знала, что чувства и эмоции, как и люди, тоже имеют свой аромат, только не все могут его ощутить и объяснить. Она умела, поэтому чуть не задохнулась от смеси гнилостного запаха земли, горячей смолы, слежавшегося зерна и ещё чего-то приторно сладкого. Страх овладел ею молниеносно. Жуткий, холодный, липкий. Он отличался от обычной паники, когда, например, разбила вазу или ослушалась воспитателя. Это было нечто другое, запредельное и необъяснимое. В детскую голову пришло взрослое понимание безысходности и необратимости: нельзя просто попросить прощения или заново проиграть ситуацию, нельзя исправить ошибку. Он умирает, и этого не поправить. Кристина одёрнула руки. Краска с пальцев рук капала на ноги, стекала к ступням и терялась в пыли, становясь чёрной. От охватившего ужаса девочка не могла пошевелиться. Дверь летней кухни гулко хлопнула и вывела её из оцепенения. В панике изо всех ног бросилась она к калитке, и по дороге запрыгнула на велосипед. Глотая жаркий воздух, пропитанный дорожной пылью и мошкарой, и горячие слёзы, смешанные с соплями и потом, Кристи летела на всей скорости подальше от места преступления. Страх гнал её всё дальше и всё быстрее. Выехавший из-за сельского клуба грузовик показался так неожиданно, что она не успела даже испугаться. Память запечатлела лишь стремительно приближающуюся кучу белых кирпичей, на которую, как потом выяснилось, она невероятно удачно приземлилась.