Почему ты так долго не открывал? Я вся околела! Почему ты сидишь в темноте? – рука женщины потянулась к выключателю.
Не нужно, – резко остановил её Дэн. – Зачем ты здесь? Я же тебе ясно дал понять, что нам сейчас лучше не видеться. А ты припёрлась ко мне домой!
Я беспокоилась, – фальшиво обиделся низкий женский голос, – на звонки ты не отвечаешь, сообщения заблокировал. Дэн, ты совсем по мне не соскучился?
Ты что, не понимаешь, что я сейчас под наблюдением?! – он схватил её за руку и потащил в комнату.
Эй, аккуратнее! Мне больно, – женщина оттолкнула его и плюхнулась на диван. – Значит, всё-таки ты её укокошил, – заключила она, глядя куда-то себе под ноги и злорадно улыбаясь. – Мне всё равно… Понятно тебе? – она с вызовом посмотрела на Дэна, и её ещё красное от мороза лицо расплылось в широкой, но некрасивой улыбке.
«Как ей не идёт улыбка», – подумал мужчина, а вслух выпалил:
Ты идиотка! Я никого не убивал! И не собирался…
Как же не собирался, – её губы подрагивали, неумело сдерживая ликование, – я помню, как ты говорил, что убил бы эту стерву. И оружие прикупил не так давно. И пристреливать в Лозанну к другу ездил.
Говорить можно что угодно. А оружие есть у каждого третьего. Я не понял, – мужчина внимательно всмотрелся в лицо черноволосой женщины, – ты что, меня шантажировать собираешься?
Нет! – её чёрные глаза округлились, а расширившиеся ноздри сделали нос ещё шире. – Я же сказала, что мне всё равно, кого ты там убил. Я буду всегда с тобой.
Она подошла к нему и обвила его талию руками. Он почувствовал, как длинные ногти впились в спину и вздрогнул. Дэн смотрел на её макушку и старался вспомнить, как получилось, что он позволил этой женщине так фривольно себя вести. Она была даже некрасива. Если худая стройная фигура могла бы исправить впечатление, то лицо никак нельзя было причислить даже к просто симпатичным. Щедро нанесённая косметика только усугубляла и без того грубые черты, придавая им вульгарности. Скошенные уголки глаз, широкий нос, узкие губы. Она говорила, что хочет их подкачать, как два года назад сделала это с грудью. Странно: ему не нравились все эти новомодные тенденции править тела, а сексапильные надутые женщины никогда не вызывали желания. Почему же он позволил Каталине войти в его жизнь? Она просто оказалась в нужное время и в нужном месте, когда ему было так невыносимо плохо. А, может, и правда, как говорил Стефан, эти румынки все цыганки, им приворожить – раз плюнуть. Она его приворожила? Подсыпала ему какого-то секретного снадобья в еду, превратив в ментального зомби и поработив волю... Маразм… Полнейший маразм… «Надо же…Она уже решила, что будет всегда со мной. На кой ты мне сдалась? Чтобы паспорт тебе обеспечить и въезд всей твоей необъятной румынской родне?» Он злорадно улыбнулся.
Ну, наконец, – Каталина расценила улыбающуюся физиономию любовника по-своему. – Я так тебя люблю. А ты меня?
Тебе нужно уходить, – произнёс он вслух, а про себя подумал: «Вот тебе и двадцать семь лет… Она же весь мозг выест дурацкими вопросами…»
Это всё, что ты мне можешь сказать? Дэн! Я сюда ехала на поезде, мёрзла…
Кто тебя об этом просил? Я тебе ясно сказал, чтобы ты не высовывалась и не подставляла меня. Но ты всё делаешь наоборот. А потом говоришь о любви! Как это понимать?!
Ну ладно, не сердись. Просто мне показалось, что ты обо мне забыл и…
Не забыл, – он не дал ей закончить. – Просто пока нужно так, чтобы не вызвать лишних подозрений и толков. – Дэн взял её под руку и повёл в прихожую.
Мы даже не займёмся любовью? – она семенила рядом с ним, а одна из её рук пыталась нырнуть мужчине под пояс. Он остановил её намерение и грозно посмотрел в глаза.
Я вижу, ты совсем не понимаешь всей серьёзности моего положения. Меня могут посадить. Это ты можешь себе представить?
Конечно… – её угольные глаза вдруг сбросили игривый прищур и сделались злыми, но голос продолжал звучать мажорно, – пока тела не нашли, тебе ничего не грозит. Разве только появятся свидетели твоих преступных замыслов... Но ведь у этих свидетелей нет причины выходить на сцену, не правда ли?
Она буравила любовника глазами, и он чувствовал, как к спине прилипает рубашка. «Значит, всё-таки шантаж. Всё-таки паспорт. Всё-таки очередная ложь…». Дэн сглотнул внутреннее отвращение, нагнулся к улыбающемуся лицу и поцеловал её в губы. Поцелуй дался ему с трудом. Он показался ему липким, словно гниющий фрукт, оставив на губах кислый привкус.
Дэн стоял перед витриной и смотрел в чёрное непроницаемое лицо ночи. Сегодня оно было без прикрас. Умытое снегом, очищенное ветром, абсолютно откровенное в своём нагом величии. Лицо уставшей женщины перед сном. В доме напротив погасили свет в последнем окне, и мир вокруг перестал существовать. Зато стало ясно видно его собственное отражение в стекле. Мужчина смотрел на себя самого в окружении темноты и ощущал, как этот самый мир сужается до его размеров. Становится угловатым, сутулым, примеряет на себя бледное лицо, вырисовываясь под глазами серыми тенями. Вот он, его мир. Вот так он выглядит. Ущербный, неказистый. По телу пробежала неприятная дрожь, но он не отходил от окна. Какая-то неведомая сила удерживала его. Заставляла пялиться на своё отражение, возбуждая непривычно странные мысли. Почему это происходит с ним? Какое-то необъяснимое безумие. Вся их жизнь с Кристи – это сплошная ложь. Ложь и безумие. Но разве не все так живут? Все лгут! И правда как таковая тоже не существует. Потому что она у каждого своя. Верти ею, как тебе заблагорассудится. Выдумывай причины, выуживай признания, жонглируй законами. Можно выдумать кучу оправданий ради одного – чтобы не признаваться в том, что любви больше нет. Существует лишь одна причина разводов. Всего лишь одна! Любви больше нет. Всё остальное – дети, невнимание, разбросанные вещи, неприготовленный ужин, храп, секс – только следствия... Его чувства сломались от её нелюбви. Она его никогда не любила. Наверное, пыталась, но не любила. Почему он тогда жил с ней? Что его не отпускало? Что заставляло снова и снова примиряться с её нейтральным отношением? Это как ноющая боль, с которой жить неприятно, но можно. И чем дальше, тем больше ты становишься заложником этой боли, и уже без неё не можешь. Как наркоман, ждёшь новой дозы равнодушия. Разве это не безумие? А её исчезновение? Или это вовсе не исчезновение? Может, он дошёл до той кондиции своего сумасшествия, когда память блокирует моменты, которые разум не принимает? Неужели он действительно её убил? Убил, избавился от тела и позволил себе забыть об этом? Мужчина стиснул голову руками и завыл. Тишина разбилась на гулкие осколки эха, которые разлетелись по чёрным коридорам дома. Дэн снова посмотрел на своё отражение. Человек напротив плакал. Мужчина внимательно всмотрелся в своё осунувшееся мокрое лицо и с отвращением подумал: «Какую правду я вижу сейчас? Плачу ли я от отчаяния и обиды – или от страха наказания?... Всё ложь… Ложь и безумие…»