— Во время нашей практики своды в печах были из динасового кирпича, а теперь как?
— А теперь их целиком строят из хромомагнезитного.
— Уже перешли на газ?
— Нет, работаем на мазуте, по старинке. Вот уже три года как собираются проводить газ, и все никак не соберутся.
— А как зовут человека, которого я должен сменить? — продолжал Леван.
— Отар Рамишвили.
— Кто такой? Я его знаю?
— Откуда ты можешь его знать? Он учился в Москве, в институте стали.
— А почему уходит с мартена?
— С рабочими не поладил. — Резо затянулся последний раз и потушил сигарету. — Мелочный человек. Вечно орет по пустякам. А вообще-то, специалист он толковый.
— Тебе не скучно, Маринэ? — спросил Леван. Он уже узнал все, что его интересовало.
— А что, ваша тайная вечеря уже окончена? — усмехнулась она.
— Пока нет, только ты пей!
— А теперь мой тост! — поднял рюмку Резо.
— С удовольствием…
— Пусть здравствует наше дело!
Резо выпил, не переводя дыхания.
Леван чокнулся с Маринэ.
— Если ты нам не поможешь, мы опьянеем.
— Нет, не хочу. Дай закурить.
Сигарет уже не было. Леван попросил официантку принести две пачки.
— А ты не заезжал в институт? — спросил Резо.
— Неужели я произвожу впечатление такого сентиментального человека?
— Мне казалось, ты не пойдешь на завод.
— Почему?
Резо промолчал. Отпил не торопясь кофе.
— Совсем остыл.
— Сейчас принесут другой. А все-таки почему ты считал, что я не буду работать на заводе?
— Не знаю. Так мне казалось.
Оба замолчали. Резо вспоминал их разговор перед поступлением в институт. А Леван думал о том, что, пожалуй, из ребят лучше всех его знает Резо.
— Знаешь, Резо, — сказал Леван, — я прежде действительно мечтал о научной работе, но это уже давно прошло. Проработал год в Магнитогорске, перебрался в Донбасс, в Макеевку, потом на Таганрогский завод. Последнее время работал в огромном мартеновском цехе Азовстали. За три года не потерял ни одной минуты, все было отдано учебе. Заводы выбирал не случайно, а такие, где плавка стали производилась разными способами. Старался узнать все, вникнуть во все тайны металлургии. Не по мне сидеть теперь в лаборатории и делать опыты. Ну как? Выпьем?
— А за что?
— За что хочешь. — Леван подозвал официантку. — Еще кофе.
— Уже нельзя, кухня закрылась.
— Я уверен, если вы захотите, кофе будет.
— Нет, не могу, это не от меня зависит — кухня закрылась.
— Тогда идите и попросите от моего имени. Амбакович, мол, просит…
Официантка ушла.
— Ну что, за кого пьем? — спросил Леван.
— Очередь Маринэ, пусть она произнесет тост.
— Пожалуйста, Маринэ, давай выкладывай.
— Я не умею произносить тосты.
— Тогда задумай что-нибудь.
— Задумала! — Она лукаво улыбнулась и взглянула на Левана.
— Пусть сбудется то, что ты задумала. — Резо выпил.
— А почему же ты не выпил? — Она не сомневалась, что Хидашели догадался о задуманном.
Леван выпил молча, отхлебнул кофе и опрокинул пустую чашку.
— Ты умеешь гадать? — Маринэ оживилась.
— Еще как умею, меня в Донбассе гречанка научила.
Маринэ тоже опрокинула свою чашку.
Леван взял транзистор, покрутил его, но ничего приятного не попадалось.
— Зачем ты выключил? Сейчас начнутся хорошие концерты.
Леван снова включил приемник и подвинул его Маринэ.
Официантка принесла кофе…
— Пора идти, — сказала Маринэ.
— Дайте нам счет. — Леван протянул руку.
— Нет, сейчас я заплачу, — решительно заявил Резо и полез в карман.
— А ну-ка, укроти свой темперамент! — Леван схватил его за руку, — эти три года я, кроме борща и сметаны, ни черта не ел. Знаешь, денег у меня не счесть.
Резо ничего не сказал. Взял бутылку и разлил оставшийся коньяк.
— А я не хочу, — Маринэ закрыла рукой рюмку.
По лестнице поднялись тихо.
— Ого, у меня ноги подкашиваются. Неужели я отвык пить? — тихо засмеялся Леван.
— Шутя-шутя, а выпили-то мы много, — сказал Резо.
Из квартиры Канчавели снова доносились раздраженные голоса. Там опять ссорились. Леван посмотрел на часы. Было около часа.
— Кто там вопит? — показал на дверь Резо.
— Ты помнишь Симона Канчавели? — Леван нашел в своих карманах ключ и наконец открыл дверь.
— Артиста филармонии? Конечно, помню. — Резо свалился в кресло.
— Женился на красивой женщине. Ей лет тридцать, наверное.
— Ему-то побольше, лет сорок пять?
— И еще десять в остатке.
— О, понятно! Наверное, у него по ночам рога чешутся. Куда мне лечь?
— Вот сюда ложись, на диван. Сейчас дам подушку и простыни. Хочешь принять ванну? Холодная вода — блаженство.
— У меня уже нет сил.
Леван принес белье. Сам разделся и пустил воду в ванной. Резо устроился на диване.
— А не собирается ли господин Симон на гастроли? — спросил Резо.
— Если хочешь, я узнаю.
— А ты все еще не узнал? Опоздал, поди, браток!
Леван завел будильник и поставил его на шкаф.
— Кто ставит часы на шкаф?
— Эх, однажды такое со мной случилось, что я теперь всегда ставлю их на шкаф. Мне надо было к семи на завод. Я завел будильник и поставил его на стул, около кровати. Заснул спокойно. Утром он зазвенел, меня всего передернуло, я потянулся спросонья и стукнул его. Он замолчал, я и не заметил, как снова заснул. Представляешь, сколько я проспал и что было на заводе? С тех пор я всегда ставлю часы на шкаф, а стулья выношу в другую комнату. Когда он начинает тарахтеть, я вынужден встать, чтобы заткнуть его. И тут уже хочешь не хочешь просыпаешься.
— Если ты такой умный, почему не прихватил из ресторана боржоми?
— В холодильнике полно боржоми и пива.
— Сдаюсь! — воскликнул Резо и поднял обе руки.
— Если будешь умницей, в холодильнике есть и другие напитки, более серьезные.
— Я всегда в тебя верил! — Резо натянул на голову простыню и повернулся к стенке.
— Спокойной ночи! — сказал другу Леван и пошел в ванную.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Элизбар Хундадзе оказался приземистым, крепким человеком лет пятидесяти. Выражение лица у него было хмурое, точно он на весь белый свет в обиде. От такого лишнего слова не услышишь.
Хундадзе пришел на завод рабочим и за долгие годы своим трудолюбием и смекалкой добился признания — стал руководить цехом. Теперь Элизбар понимал, что достиг своей вершины. Двигаться дальше ему не позволяли ни возраст, ни образование. Да он, собственно, и не стремился к этому.
— Трудно мне вести мартен, — часто говорил он, — но что же делать? Я не вижу ни одного мало-мальски толкового инженера на это место.
Цену себе Хундадзе знал. За долгие годы работы он и сам многому научился, и многих вокруг себя обучил.
Когда в Рустави задымили первые трубы, инженеров на заводе можно было по пальцам пересчитать. Больше половины инженерных должностей занимали люди без образования — практики, самоучки. Когда же из России вернулось первое поколение инженеров-металлургов, Элизбар уже был начальником цеха.
К молодым специалистам Хундадзе относился свысока, недоверчиво. Постепенно это стало его привычкой. За глаза он называл этих металлургов с высшим образованием белоручками.
Немногие выдерживали горячий цех — уходили в лаборатории, в научно-исследовательские институты, в управления. Когда Элизбару приходилось писать приказ об уходе очередного инженера, он сердито ворчал:
— Молокососы, дармоеды, привыкли, чтоб им разжевали да в рот положили… не хотят шевелить мозгами.
Вновь пришедшая на завод молодежь многого не знала в практической работе. Элизбару доставляло удовольствие ловить их «на горячем» и, как малых котят, тыкать носом. Тут уж он не скупился на слова, высмеивал безжалостно, бранил и самих инженеров, и их институты.
Но видел он и другое. Вот придет такой паренек, сделает первые неуверенные шаги, двигается почти ощупью, а глядишь, два-три месяца прошло, и он на заводе, как дома: все понял, осмыслил, все тайны сталеварения ему открылись. А Элизбару на это понадобились долгие годы. И это вызывало в нем раздражение: все, мол, быстро осваивают и не знают этому цены.