Идиотское пирожное отлетело в угол, отброшенное судорожным рывком руки. В темноте его потом обязательно найдут крысы. Браманте уже было наплевать. Он просто откинул голову, стиснул зубы и отдался на волю яростного приступа.
Видимо, это все-таки сумасшествие. То, на что намекала в больнице врачиха. Может, также и комплекс вины, добавила однажды, после чего он прекратил визиты к ней.
Психиатры не верят в «барабашек», невидимых демонов и духов, которые могут пытаться достичь своих целей, действуя через посредство обычного человека. По словам отчаявшихся, их сознанием овладевает нечто потустороннее и помогает, как, например, в его случае, выяснить судьбу близких.
Он не был уверен и в том, что сам верит в духов, но в такие минуты, как сейчас, это не имело никакого значения.
Беглец плотно зажмурил глаза, заскрежетал зубами. По лбу тек пот. Браманте видел, как перед мысленным взором встает картинка, и попытался этому воспрепятствовать, хотя знал, что все его усилия напрасны.
После минутного — или секундного, или на это ушел целый час? — сопротивления изгой открыл внутренний глаз и вновь обнаружил себя на месте, которое никогда его теперь не покидало: на площади, созданной гением Пиранези на Авентинском холме. Снова стоит на коленях, вытянув шею, тело натянуто как струна, а глаза готовы лопнуть от напряжения, пока он отчаянно старается разглядеть нечто через замочную скважину в воротах дворца мальтийских рыцарей.
В ушах звучал голос Алессио. Теперь он был старше и полон эмоций, которых его отец никогда раньше не замечал. Решительности. Ненависти. Холодной и издевательской отстраненности.
— Неужели ты не видишь? — спрашивало это юное-старое воображаемое создание.
Беглец не отвечал. Какой смысл разговаривать с призраком?
— Ну? — Голос показался более громким, жестким. — Или ты опять думаешь только о себе, Джорджио? Кто у тебя там следующий в твоем списке? Скелет, что лежит в углу?
Изгой не имел понятия, сколько все это продолжалось. Когда же все кончилось, когда мышцы наконец расслабились, а челюсти, онемевшие от боли, удалось разомкнуть, Браманте со стыдом обнаружил, что обмочился. Он встал, радуясь только тому, что сейчас на нем не костюм спелеолога, стянул джинсы и трусы, ополоснулся ледяной водой из ведра, что принес с собой, а потом надел последнюю чистую пару белья и запасные джинсы.
Грязное он бросил в угол, подальше от алькова Валерии. Затем сел, взял кофе, новое пирожное, стал есть и думать.
— Нет, — затворник посмотрел на кости давно умершей женщины, — ничего я там не увидел.
Покончив с едой и питьем, он достал маленький цифровой фотоаппарат, который три недели назад украл у китайского туриста, бродившего вокруг Пантеона, и начал просматривать снимки.
Эта блондинка-американка очень красива. Если бы представилась возможность и возникла необходимость, он не отказался бы от попытки захватить ее. Просмотрел пять кадров, отслеживая, как она идет от палаццо Русполи, а потом выходит на виа Корсо. При этом ему приходилось бороться с растущим желанием задержаться на очередном снимке, потому что у него возникла эрекция. Потом он перешел к Фальконе и его женщине, потом к двум остальным.
Погода вполне благоприятствовала его трудам. Браманте мог идти куда угодно и делать что угодно, делать снимки где и когда хотел, и никто из полицейских об этом не догадывался.
Затем беглец вернулся к последним кадрам, сделанным в кафе через улицу от церкви Успения Святой Марии. Он успел выпить там капуччино и съесть сандвич, наблюдая, как Фальконе и его люди пререкаются и чуть не ощупью пробираются в эту старую, заброшенную церковь.
Это совсем не трудно — читать мысли Фальконе. Инспектор так редко улыбается, что его улыбка должна что-то означать. В момент, когда щелкнул затвор камеры, ухватив изображение с большого расстояния, детектив смотрел на кого-то с выражением — нет, не расположения, решил в конце концов Браманте, — а скорее уважения. Уважения того рода, который он нынче использовал в отношениях с молодыми, если судить по тому, как полицейский вел себя с этим молодым агентом и его прелестной подружкой.
Археолог смотрел на снимок и вновь ощутил уверенность в том, что это ему скоро понадобится. При этом изгой не переставал удивляться, до какой степени изменилась полиция за прошедшие полтора десятилетия. И это здорово облегчало ему задачу. Прежде чем натянуть вчера вечером форму уборщика, он зашел в интернет-кафе и просидел там полчаса за компьютером, разрабатывая план действий. Было нетрудно установить имя и фамилию единственной новой сотрудницы римской полиции, молодой женщины индийского происхождения. Эти идиоты нынче любили хвастаться подобными штучками: как же, никаких этнических преград при поступлении на службу! Ее портрет три месяца назад был почти во всех римских газетах. Вместе с именем и фамилией.