Фельдшер выругался, захлопнул дверь и дернул за руку коллегу, тощего неприметного молодого человека с длинными светлыми волосами. Он по-прежнему следил за показаниями приборов и экранов и немного нервничал, словно еще не привык к смертям.
— Не трать зря время. На что хотите могу спорить, что этот отдаст концы еще до того, как мы доберемся до места. Так или нет?
Патрицио Фолья, должно быть, видел на своем веку немало смертей. И тем не менее в его глазах стояло сейчас очень странное выражение, которое Лео никак не мог определить.
Доктор упорно смотрел на мониторы приборов, подключенных к Лудо Торкье, чье дыхание стало слабым и едва заметным.
— Думаю, что так, — согласился он.
— Вам бы следовало остаться в квестуре. — Фолья подпустил в голос едва заметную нотку упрека. — Вы же и других студентов прихватили, не так ли?
— Прихватили, — кивнул Фальконе. Теперь уже, видимо, всех. Как и ожидалось, прятаться от полиции они не умели.
— Значит, парни могут вам что-то рассказать, — предположил доктор.
Лео покачал головой и посмотрел на неподвижное тело.
— После этого — нет, не расскажут. Там уже полно адвокатов. Им не нужно ничего говорить. Зачем? Мы допустили, что один из них был избит чуть не до смерти прямо у нас, в комнате для допросов. И теперь задержанные могут хранить молчание сколько захотят. И мы даже не сможем использовать это против них.
— Сейчас бы сигаретку, — жалостно бросил старший фельдшер. — Нам еще долго тут торчать.
— Как врач не могу вам это разрешить, — ответил Фолья. — Ну ладно, ступайте покурите. Оба.
Младший фельдшер удивился:
— Я не курю.
Но его старший коллега уловил что-то в тоне медика.
— Идем, я тебя научу. — Он потащил коллегу из машины.
Агент сидел молча, не в силах произнести ни слова.
Фолья взглянул на мониторы:
— Он умирает, Лео. Никто и ничто ему не поможет.
— Вы уже это говорили.
— Действительно считаете, что он мог вам что-то сказать?
— Не знаю, Патрицио. На этом деле я понял, что в действительности очень мало знаю и умею.
Фолья встал и подошел к стеллажу с медицинским оборудованием, прикрепленному к стене вэна. Достал шприц, ампулу с каким-то лекарством и тщательно проверил этикетку.
— Если повезет, сумею привести его в сознание на минуту или около того. Было бы неплохо, если бы патологоанатом не стал упоминать об этом в своем заключении после вскрытия. Мне нравится моя работа — это гораздо лучше, чем сидеть в тюрьме.
Доктор наполнил шприц, тщательно следя за уровнем жидкости в резервуаре.
— Ну так что? У нас не так много времени. А у этого парня еще меньше.
Полицейский не знал, что сказать.
— А какой еще эффект это на него произведет? — спросил детектив наконец.
— Вероятно, умрет минут через пятнадцать. Сердце остановится.
— Нет!
— Лео, он и так уже мертв!
— Я сказал «нет», Патрицио. Я сегодня уже арестовал одного человека за убийство. И не хочу, чтоб их стало двое.
И весьма неубедительно засмеялся.
— Я врач. Врачи тоже совершают ошибки.
Фальконе не верил своим ушам.
— Нет, не надо. Пожалуйста. Ради себя самого.
— А как же начет мальчика?
Лео пытался еще спорить, но не находил нужных слов.
— Вот именно. В любом случае я нынче ночью спать не буду.
Доктор нашел участок целой кожи между ссадинами на обнаженной правой руке Торкьи, отыскал вену, и глубоко ввел иглу.
Ждать пришлось меньше минуты. Почти в такт реву клаксонов грудь студента задергалась. Глаза внезапно раскрылись и заморгали от яркого света, бившего с потолка.
Фальконе придвинулся ближе и присел на корточки рядом с носилками.
— Лудо, — тихо позвал он, обнаружив, что в горле пересохло, а голос какой-то чужой. — Нам необходимо найти мальчика.
Распухшие, почерневшие губы Торкьи шевельнулись. Они блестели от крови и слюны. Умирающий ничего не ответил. Все его силы уходили сейчас на то, чтобы сфокусировать зрение на горящих лампах.
Потом он издал рыдающий звук, поперхнулся, выплюнул сгусток крови и закашлялся. Затем сумел повернуть голову, градусов на пять, не больше, в сторону Фальконе и Фольи.
Агент перехватил его взгляд. Парень и сам выглядел как ребенок — одинокий, испуганный, в полном замешательстве, страдающий от боли.
Потом на его лице появилось выражение непонятной определенности, и Лео понял — наперекор собственному желанию, — что все время заблуждался. Студент, без сомнения, что-то знал про мальчика, и даже сейчас это воспоминание веселило его.