— Он из тех художников, кто не выставляется? — спросила Жаклин, давясь от смеха.
— Можно и так сказать. Я видела очень мало его работ, он ужасно скрытен и предпочитает их не показывать. Говорит, что не терпит критики. И это сущая правда. Считается, что он занимается у профессора Лугетти, но когда профессор хочет посмотреть его работы, он и его не пускает. У Майкла студия в Институте. Каждые несколько недель Лугетти теряет терпение, приходит в ярость и заставляет Майкла открыть ему дверь. Тогда их спор гремит на весь Институт. Они орут друг на друга около часа, потом Лугетти, изрыгая итальянские ругательства, уходит, топая, как слон, а Майкл, подпрыгивая, сыплет ему вслед проклятия по-английски.
— Ну, нрав Лугетти вошел в поговорки, — сказала Жаклин. — Удивляюсь, как он не выгнал Майкла из Института.
— Вот это самое смешное. Он клянется, что у Майкла яркий талант, что он — второй Моне.
— Значит, как я понимаю, Майкл не из тех, кто беспокоится о гранте. А как остальные?
— Хосе, Тед и Дейна вообще не получают стипендий. Наверно, какие-то личные проблемы у них есть — у кого их нет? — но проблема возобновления гранта их не мучает.
— Может, их субсидирует какой-нибудь научный центр?
— Дейна всегда очень уклончиво говорит о своих средствах. По-моему, ей помогает семья.
— А Хосе, наверно, поддерживает его колледж?
— Колледж?
— Ну да, он же иезуит, верно?
— Верно. Значит, ему можно не беспокоиться о деньгах?
— Думаю, да. Во всяком случае, не о деньгах...
— А Тед?
— Странно, — нахмурилась Джин. — Мы никогда не говорили с ним на такие темы... Наверно, у него грант от правительства или что-нибудь в этом роде. У меня впечатление, что у него есть какие-то личные проблемы. Он никогда не говорит о себе, но известно, что на родине у него осталась невеста. Когда он только здесь появился, он не много говорил о ней. Показал нам ее фотографию, и все. А в последнее время не упоминает о ней вообще. Кто еще там? Ах да! «Меченные золотом близнецы».
— Вы их так называете? Я и не думала, что кто-то из вас помнит эту старую рекламную шутку.
— Энн однажды упомянула ее. Я думаю, Энн стесняется, что они так дружны. Они настолько похожи, что их легко принять за близнецов, но Энн на год старше, чем Энди.
— Разве не странно, что брат и сестра получают стипендии в одном и том же институте в один и тот же год?
— Ну... — Указательным пальцем Джин собрала крошки в аккуратную кучку. — Мне кажется, они оба талантливы. Но ведь мы живем в практичном мире. А у профессора Сковила полно друзей среди археологов.
— Приятно слышать, что вы не так наивны, как кажется. А насколько талантливы Сковилы? Только честно, если можно.
— Я не могу судить оработах Энн, это не моя область, — сказала Джин, словно оправдываясь. — Но мне удалось познакомиться с докторской диссертацией Энди — это действительно блестящая работа. Университет хотел издать ее, а этого удостаиваются далеко не все диссертанты.
— У Энди докторская степень?
— Ну да, и он получил ее невероятно рано, ему было не то двадцать один, не то двадцать два года. Но он не любит, когда его называют доктором. Он очень скромный.
— Значит, Энди не о чем беспокоиться.
— Да. Если кому-то и дадут грант на следующий год, то именно ему. Слушайте, Жаклин, я не хочу торопить вас, но...
— Не старайтесь быть вежливой, — проворковала Жаклин. Джин уже знала этот обманчиво нежный тон и, услышав его, тревожно взглянула на собеседницу. — Лучше прямо скажите, что, по-вашему, я — старая сплетница и лезу в чужие дела.
— Нет, — ответила Джин. — Вы не сплетница. Но вас что-то беспокоит. Что же именно?
— Я категорически не верю в предчувствия, — проговорила Жаклин словно про себя. — Но что-то у вас здесь не так... Нутром чувствую. Словно погоду перед землетрясением.
— Предчувствия... интуиция — я-то в них верю, но ведь они всегда основаны на каком-то реальном факте, который ваше сознание не сумело оценить. И значит, случилось что-то, что вас насторожило.
В свете лампы поблескивали бронзовые волосы Жаклин, ее лицо казалось лишенным всяких красок.
— Ну, во-первых, куда-то девался ваш друг Альберт. Похоже, он исчез.
2
Квартира Энн и Энди находилась в Трастевере. Их отец, известный автор научно-популярных книг, пользовавшихся успехом, помогал им материально, так как стипендии, предоставляемой аспирантам, хватило бы лишь на оплату комнаты в дешевом пансионе. Трасте-вере — в прошлом рабочий район сомнительной репутации — теперь считается весьма колоритным. Прогулка по его ночным заведениям включается во все туристские маршруты. Одетые в нейлоновые платья, не требующие утюга, и легкие костюмы туристы с круглыми глазами следуют за гидом и, к счастью, не понимают замечаний, которые отпускают им вслед босоногие студенты и усталые официанты.
Благодаря своим лингвистическим способностям и общительности Энди почти с первого дня стал здесь своим человеком. Его друзья пользовались плодами его популярности. Припарковать машину в любом месте Рима — всегда проблема. А в Трастевере это стало пищей для анекдотов. Приехав, Джин и Жаклин обнаружили, что вся улица занята машинами; машины стояли повсюду, даже там, где висели знаки с кругом, перечеркнутым крест-накрест красными полосами, означавшие, что стоянка запрещена; даже тротуары были заставлены мотороллерами, мотоциклами и просто велосипедами. Жаклин недовольно оглядывалась по сторонам, но тут к машине медленно подошел молодой человек и, сунув голову в окно, спросил:
— Друзья Энди? Оставьте машину здесь, синьора, я за ней присмотрю.
— Не беспокойтесь, Жаклин, — подхватила Джин. — Это — Альберто Сорди, он учится в техническом университете. Альберто, познакомься с синьорой Кирби.
Альберто сумел поклониться, не убирая головы из окна, — подвиг, на который способен только итальянец. Жаклин с сомнением посмотрела на свою спутницу, но вышла, оставив ключи в машине.
— Это не мой автомобиль, — объяснила она с опаской. — Прошу вас, будьте осторожнее...
Приложив руку к сердцу, Альберто поклонился еще более почтительно.
— Синьора, если вы обнаружите на машине хоть одну царапину, можете завтра нанести такую же травму мне самому.
Жаклин, казалось, была сражена подобным предложением. Джин, понимавшая, что над ними по-царски подшучивают, взяла ее за руку.
— Скорее всего, этим займется сам Энди, — пообещала она и невольно усмехнулась, когда широкая улыбка на лице Альберто сменилась притворным ужасом. — Спасибо, Альберто. Еще увидимся.
Она потащила за собой Жаклин, и они вошли в дом, а Альберто поспешно прыгнул на водительское место. Джин не сомневалась — он свято выполнит свое обещание и, когда вернет машину, на ней не будет ни одной отметины, но, чтобы поберечь нервы Жаклин, она решила, что той лучше не видеть, как он ездит.
Сковилы жили на верхнем этаже, он считался самым удобным, так как его с трех сторон окружал широкий балкон. Но этот верхний этаж был ни много ни мало шестым, а лифт в доме отсутствовал. Пока Джин и Жаклин взбирались наверх, шум вечеринки становился все явственней.
— Интересно, соседи не возражают? — отдуваясь, спросила Жаклин.
— В Трастевере никто не возражает против вечеринок. Все выходят на площадки и наслаждаются шумом. Buona sera, signora... signori... Добрый вечер...
Эти слова были адресованы обитателям квартиры на пятом этаже, которые, стоя в дверях, кивали и притопывали в такт музыке.
Джин и Жаклин пришли последними. Джин сразу заметила Хосе, его тяжелая черная сутана резко выделялась среди ярких костюмов присутствующих. В числе гостей был еще один священник, одетый в ярко-красное одеяние, какие обычно носят в Риме священнослужители из Германии.
В честь события Энн надела платье, хотя, возможно, это была рубашка ее брата. Темно-зеленого цвета и строгого покроя, она едва доходила до бедер Энн, открывая ноги, которые, как уже раньше отмечала Джин, были весьма недурны. Больше никаких уступок женственности Энн не сделала; как всегда, ссутулившись, она стояла перед Тедом и вела с ним оживленную беседу.