— Дорогой, мы так расстроены! Никто не хотел, чтобы все так закончилось. Верно, Карл? Ка-арл?
Но Элио это было не интересно. Он что-то нацарапал в блокноте, подсунул листок посетителям. «Кто выиграл?» — значилось там.
Гривен поневоле рассмеялся. Но ведь и впрямь, сидя в приемной, он слышал об этом от женщины, прижимавшей кусок сырого мяса к разбитому глазу. Он начал писать в блокнотике, затем, ухмыльнувшись, опомнился.
— Уильямс, — сказал он. — Победил Уильямс. А кто занял второе и третье, я не знаю.
Элио поморгал. Затем начал бороться с карандашом. «Ты» нацарапал он, потом перечеркнул и начал заново: «Вы оба».
Гривен поневоле почувствовал к нему отвращение.
— А как ты думаешь, что нас теперь ожидает? Приз? Почетная грамота? — И тут из него хлынуло. Возможно, захотелось причинить Элио боль, захотелось заставить его делить с ними их раны. — Конечно, это эгоистично, но нам просто страшно, мы не имеем ни малейшего понятия о том, как отреагирует Гитлер…
Глупо, слабо, позорно. Но так безошибочно, что никакого словесного подтверждения не потребовалось. Единственная здоровая рука Элио сделала усталую и презрительную отмашку — мол, будет, будет… Глаза закрылись, голова повернулась в другую сторону.
— Элио! — закричала Люсинда. — Что с тобой?
Ее голос словно разбудил сиделку, заставил ее засуетиться. Но Элио ничего не ответил. Возможно, как и его посетителям, ему было просто нечего сказать.
Вернувшись домой, Гривен с Люсиндой обнаружили, что сплетня о королевском «Бугатти» пустила метастазы по всей студии, сверху донизу. Старый Хенрик не улыбнулся им и не взял под козырек, вместо этого, пропуская их через ворота, он потупился и пробормотал: «Доброе утро». С появлением Гривена в сценарном отделе замерли все разговоры, а в кафетерии вокруг них с Люсиндой вдруг оказалась масса свободных столиков.
На первых порах лишь весьма немногие выказали им свою поддержку. Tea фон Харбу пришла к ним пообедать.
— Мне только хотелось сказать, — заговорщицким голосом произнесла она, — что вы двое — самые настоящие первопроходцы. Гитлеру понадобятся художники вроде нас, чтобы расширить свои горизонты.
У кое-кого другого нашлось для них доброе или хотя бы любопытствующее словечко; это были тайные и вялые симпатизанты нацистов или же люди, находившие в том, чтобы пожать руку Гривену, некий извращенный шик. Но у кинокомпании УФА уже имелся свой собственный фюрер — и окончательный диагноз мог быть поставлен только Эрихом.
И не имел значения тот факт, что Альфред Гутенберг, крупнейший держатель акций компании, был страстным приверженцем Гитлера. Эрих оказался крайне разборчив на тот счет, кто с кем хлебает из одной миски. Где бы ни появлялись теперь Гривен с Люсиндой, отовсюду им в глаза били яркие юпитеры. И это означало, что они превратились в неприкасаемых.
Но, разумеется, Эрих соблаговолит помиловать их, едва «Любовь Лили Хаген» будет закончена производством. По графику у них оставалось еще почти шесть недель — сперва подснять то, чего не успели ранее, а именно, связки, обрамляющие поездку Лили в Молсхейм. Топорков, фройляйн Шнайдер и Баберски помогали на съемках новых фрагментов. Источники Неизбывного Укора. Строго говоря, их не в чем было упрекнуть. Все требования Гривена они выполняли аккуратно, хотя и неохотно, на голову ему ни разу не упал, ни мешок с песком, ни тяжеленный юпитер. Нет, больше всего его беспокоила Люсинда, которую, казалось, по двадцать четыре часа в сутки изводили головные боли.
На съемках он и подгонял, и подбадривал ее еще сильнее, чем раньше. Дорогая, мы уже практически заканчиваем. Осталось совсем чуть-чуть. И она выгрывалась в очередную сцену с таким отчаянием, словно пребывание в образе Лили сулило ей, пусть уже и не надолго, спокойную гавань. И в это время начинал звенеть звонок, убирали декорации, непрестанно жующий резинку Николай подносил к самому ее носу кинопленку, убеждая в том, что все получилось как надо. Проверяя последовательность кадров, тревожась о том, как сложится дело на следующий день, Гривен упускал Люсинду из виду, а потом обнаруживал, что она сидит в одиночестве, закрыв лицо руками, где-нибудь вне освещенной части съемочной площадки.
Да и пребывание дома не сулило им отдохновения. Может быть, именно нынешним вечером в почтовом ящике обнаружится письмо с цюрихской маркой? И не закончить ли заниматься самоедством, не обратиться ли к герру Бауду первым? И каждый раз он обещал Люсинде проделать это завтра или, в крайнем случае, послезавтра.