— Меняемся местами. Быстро.
Во тьме Гривен сполз в сторону, проклиная чужие локти и колени. Элио передвигался так, словно у него были переломаны все кости, но все же ему удалось кое-как усесться за руль. На приборном щитке мерцали фосфоресцирующие часы. Девять пятьдесят две.
— Тебе надо будет посигналить им в урочный час. — Гривен объяснил Элио, как именно посигналить. — Справишься?
Элио негодующе отфыркнулся, его руки властно легли на клаксон, но ухмылка на губах была деланной, — сломленный человек, которого ничего не стоит добить окончательно.
— В одиннадцать, Карл, мы втроем посмеемся над всей этой историей.
Крайне соблазнительно поверить, но Гривена почему-то одолевала тревога.
— Я буду рядом.
Гривен выскочил через боковую дверцу, помчался в особенно плотный сгусток тьмы, который, судя по всему, был необитаемыми зарослями кустарника. О Господи, значит, он все-таки не забыл особой крадущейся поступи, выработанной в рейхсвере — на цыпочках, так быстро перебирая ногами, что даже если наступишь на ветку, она не успеет хрустнуть и насторожить врага. И заходить с фланга — такова была генеральная схема. Как план Шлифена — обойти передовые укрепления и ударить по тылам.
На полдороге к роще Гривена подстегнул световой сигнал. Должно быть, пробило ровно десять, потому что Элио принялся мигать фарами. Три раза. Потом издали просигналили три раза в ответ, ослепляя его уже присмотревшиеся к ночной тьме глаза. Но все это не имело значения. Просигналив, они разоблачили собственную позицию.
На ходу сменив тактику, он побежал зигзагами в ту сторону, откуда вспыхивал свет. За ветвями послышалось фырканье мотора. Грубое, отрывистое. Гривен затаился за молодым деревцем. Отсюда ему был виден седан, блики лунного света играли в его окнах. Старая машина, еще довоенная. Мерседес. Интересно, что, у нацистов целый парк таких машин? В салоне чиркнула спичка, в свете вспышки Гривен увидел лица водителя и человека, сидящего рядом с ним. Пламя съежилось до размеров тлеющей точки, разгорающейся то ярче, то слабее в ритме, которого Гривен, как теперь выяснилось, не забыл. В ритме затяжек и выдохов Эмиля Мориса.
Но другого человека он не узнал, и у него даже не было времени удивиться этому обстоятельству. Удивиться или испугаться; единственное, что ему оставалось, это попытаться подслушать их разговор; и тут пассажир вылез из машины. Он дернул головой, и Морис послушно подал автомобиль несколько вперед, — и, даже не имея времени на размышления, Гривен понял, что в машине у нацистов больше никого не было — ни мужчины, ни женщины.
Морис погасил передние фары, но тормозная подсветка, оставаясь включенной, освещала поляну. И хотя напарник Мориса шел под сенью дубов, в алом свете можно было четко различить его широкие плечи, широкий ремень, на котором за плечо был закинут армейский карабин «маузер» 98-го калибра, если судить по внешнему виду. Стандартное боевое оружие офицеров из Добровольческого корпуса, а в наши дни — политических гангстеров любой партийной окраски.
Гривен понимал, что ему надо отправиться по следам этого человека, хотя тот удалялся во тьму бесшумно, даже ветка не скрипнула под ногой. Человек был профессионалом — и наверняка привык не допускать и мельчайших ошибок. Тело подсказывало Гривену пуститься вдогонку за этим человеком, но он ничего не мог с собой поделать: стоило Морису вновь включить фары, как Гривен почувствовал, что его неудержимо влечет к допотопному мерседесу — тянет заглянуть под сиденья, порыться в багажнике. Никакой Люсинды там, конечно, не было. И осознание этого внезапно пронзило его, взбесило, вызвало у него взрыв слепой ярости: Элио доставил сюда королевский лимузин, сверкающий сейчас сквозь тьму, они оба выполнили предложенные, нет, навязанные им условия, а другая договаривающаяся сторона решила просто-напросто обвести их вокруг пальца.
Завыть, что ли? Или, наоборот, заорать? Нет, ибо в ночи внезапно повеяло ледяным холодом, как только Гривен упустил из виду того, за кем крался. Он рванулся вперед, теперь уже не таясь и уповая только на то, что охотник на человеков погнушается оленем в кустах, за которого наверняка примет Гривена, с треском ломающего ветки. На поляне, меж тем, королевский лимузин и мерседес съезжались все ближе, серебряный слоник медленно катился навстречу гнутой трехконечной звезде.
— Эй! Герр Чезале!
Сценический шепот Мориса, нарочитый, обезоруживающий, подсказывал Элио, что надо выйти из лимузина и подойти к мерседесу. Элио пошел, раскинув руки в стороны (видите? в них ничего нет), его силуэт четко вырисовался на фоне радиатора мерседеса — и на последнем шагу Элио перекрыл Гривену единственный для того источник света. Вся сцена провалилась перед ним во тьму; остался только шорох материи о металл и клацанье передергиваемого затвора.