Глава 15. «По реке Ванъюэ»
Празднование Нового года — важное событие, по случаю которого во дворце устраивался банкет, однако радостно готовился к нему и пребывал в хорошем настроении только отец Хэлянь И, а остальные испытывали некоторые трудности.
Во внутреннем дворце императорские наложницы соперничали красотой. Как говорится, трех женщин достаточно, чтобы устроить сцену, но в таком несметном количестве они напоминали миллион уток во время катастрофы. Снаружи родные и названые сыновья, каждый со своими намерениями, шли на любые ухищрения, чтобы нанести как можно больше вреда сопернику, а приближенные министры натягивали на лица улыбки.
В конце концов, только Хэлянь Пэй не вписывался в обстановку. Не то чтобы он, большую часть жизни проведя во внутренних покоях дворца, не знал, что происходит. Может, он и не был способен своим правлением привести страну к спокойствию, но со внутренней борьбой за власть был знаком.
Собрание, прежде казавшееся оживленным, быстро ему опротивело. Взмахнув рукой, Хэлянь Пэй сослался на усталость и позволил каждому поступать по собственному желанию.
Евнух Си приказал подать согревающий суп.
— Где Бэйюань? Позовите его, пусть посидит со мной немного, — спросил Хэлянь Пэй, сделав небольшой глоток.
Евнух Си побледнел и огляделся. Заметив, что место князя Наньнина уже давно пустует, он послал слуг узнать причину.
Через некоторое время евнух Си прошептал императору:
— Ваше Величество, князь только что доложил, что страдает из-за головных болей и холодного ветра во дворе. Он попросил прощения и вернулся в свое поместье.
Хэлянь Пэй слегка приподнял веки и махнул рукой. Увидев болезненный вид императора, евнух Си оставил его в покое и отошел в сторону.
Однако через мгновение он услышал тихий вздох Хэлянь Пэя. В свете ламп лицо императора выглядело несколько мрачным, вокруг его глаз выступили морщины, а тело под роскошными одеждами казалось особенно истощенным.
— Здесь нет ни одного человека, с кем я бы мог поговорить...
Этой ночью вся столица наполнилась радостными голосами и людским смехом.
Цзин Ци понимал, что не может позволить Хэлянь И узнать о побеге. Наследный принц был из тех людей, которые, умирая, тянули за собой других в качестве козла отпущения — для него не существовало понятия «этот смиренный умирает, а его друзья продолжают веселиться». Если он сам страдал, то не мог позволить другим сбежать.
Пока Хэлянь И беседовал с первым из сильнейших [1] в этом году, господином Лу Шэнем, Цзин Ци воспользовался удобным случаем и ловко улизнул, покинув дворец.
Он притворялся слабым и больным, потому не поехал верхом, а приказал Пин Аню подготовить экипаж. Так он добрался до княжеской резиденции, а потом заявил, что ляжет спать пораньше.
Пин Ань испугался, что господину действительно нездоровится, потому, увидев, что тот не настроен на разговоры, помог ему умыться и лечь, а затем потушил свечи раньше обычного.
Цзин Ци дождался, пока снаружи все стихнет, встал, сменил одежду на полотняную, которая меньше бросалась в глаза, небрежно собрал волосы и вышел на задний двор. В последний вечер лунного года все обитатели поместья занимались своими делами. Во дворе было пусто и тихо. Цзин Ци тайком выскользнул через боковую дверь и поспешил к У Си.
Увидев его, А Синьлай на мгновение оцепенел. Когда он собирался заговорить, Цзин Ци закрыл его рот рукой.
Цзин Ци скользнул в сторону и вошел в резиденцию юного шамана, только затем отпустив А Синьлая.
— Я пришел сюда за твоим господином, — улыбнулся он. — Но если ты закричишь, то Пин Ань узнает, а я планирую вернуться до рассвета, поэтому молчи.
А Синьлай растерянно посмотрел на него, искренне не понимая, зачем князю Наньнина разрешение Пин Аня, чтобы покинуть поместье. Наконец, он кивнул.
— Тогда... я пойду позову молодого господина.
— Не нужно, он уже знает. Ваш маленький соболь совсем меня не уважает. Не знаю, как с другими, но стоит мне зайти, как он бежит внутрь, — Цзин Ци краем глаза заметил, как тень маленького соболя проскользнула в поместье. Он почувствовал легкую обиду, но в глубине души понимал, что ничего с этим не поделать. Ему очень нравился соболь, вот только отношения у них складывались скорее, как у кошки с собакой.
Не успел он договорить, как У Си вышел из поместья.
Увидев его, Цзин Ци на мгновение удивился. На У Си вместо привычных черных одежд, скрывающих все тело, был повседневный костюм. Также он распустил волосы, оставив их за спиной, и снял вуаль.
У Си круглый год не выходил на улицу, потому его кожа и даже губы были несколько бледными. Черты его лица казались более резкими, чем у людей Центральных Равнин, но не суровыми, а напротив, в них была какая-то особая, смелая красота. Опомнившись, Цзин Ци с улыбкой указал на него:
— Как так получилось, что сегодня ты не спрятал лицо за декой лютни, а позволил такому ничтожному человеку, как я, увидеть эту обворожительную красоту?
— Сегодня я в другой одежде, — удивленно вздохнув, коротко ответил У Си.
Цзин Ци почувствовал разочарование и сказал про себя: «Ты думаешь, я слепой?»
По правде говоря, черную вуаль в Южном Синьцзяне надевали во время таких церемоний, как, например, жертвоприношение, а в обычное время юный шаман мог ходить без нее. Однако после прибытия в Дацин У Си окружали совершенно другие люди. Он чувствовал напряжение каждый раз, как выходил на улицу, потому предпочитал не снимать этих одежд.
Казалось, если вуаль не позволяет другим видеть твое лицо, то и лиц других не увидишь.
Однако поскольку в последнее время Цзин Ци часто приходил и устраивал неприятности, первоначальная настороженность У Си исчезла, а сердце его со временем оттаяло. За эти дни их отношения стали более искренними, а двери поместья юного шамана больше не были столь плотно закрыты.
У Си удивленно посмотрел на его наряд. Цзин Ци никогда не одевался слишком броско, однако очевидно привык жить в роскоши. Даже это белое платье украшала чрезвычайно изысканная вышивка. У Си никогда не видел на нем столь простой одежды.
— Почему ты... так одет? — спросил он.
— Бессовестный подлец! — раздраженно закатил глаза Цзин Ци. — Разве несколько дней назад ты не согласился пойти со мной, чтобы посетить самые оживленные места города?
У Си ошеломленно замер. Он тогда подумал, что Цзин Ци всего лишь небрежно выразился.
Жители Центральных Равнин были гостеприимны и любезны, вне зависимости от обстоятельств они могли сказать несколько вежливых фраз, но никто не воспринимал эти слова всерьез. У Си хоть и не мог отличить искренность людей Центральных Равнин от притворства, но за последние годы понял, что фразы «непременно приходите в следующий раз» и «приходите посидеть в свободное время» относились к числу тех, что не следовало выполнять.
— Ты говорил серьезно?
Цзин Ци взмахнул рукавами, развернулся и сделал вид, что уходит:
— Когда я лгал тебе? Эх, я приложил столько усилий, чтобы сбежать из дворца, но кое-кому все равно. Забудь об этом, я пойду спать. Хотя бы не придется пробираться во двор, подобно вору перед рассветом.
У Си быстро схватил его за плечо, но не придумал, что сказать. На десять произнесенных Цзин Ци слов он с трудом мог подобрать одно. Долгое время спустя, тяжело дыша и несколько раз запнувшись, он наконец ответил: