«Если меня сейчас кто-то увидит, то либо назад в комнату под замок заведут, либо на пытки». — Сколько Бен не пыталась отогнать эти мысли отогнать, сколько не старалась, но они все равно тянулись за девочкой цепью, замедляя ее, отравляя мысли отчаянием. Этот яд поразил не только голову, но и ноги, из-за чего подъем наверх стал более проблематичным. Дрожь, некое оцепенение. А может, не надо идти? Может, прямо сейчас сбежать?
Сдаться – это значит не узнать важную информацию. Противоядием стали мечты о разгадке какого-нибудь заговора против детей, или просто что-то в таком духе. Если Бен найдет не только свои данные, но и документы про самих врачей или про их цели…
Присев на последних ступеньках, девочка прислушалась. Никаких звуков шагов нет, поэтому Бен выглянула из временного укрытия. Глаз тоже никого не обнаружил, ни единого силуэта, поэтому девочка выпрямилась и пошла вперед. Однако и про осторожность не забывала. На цыпочках она тихо и аккуратно, как кошка, идет вдоль длинного и, казалось, бесконечного коридора. Сначала она хотела открыть все двери, посмотреть на все комнаты, но после первого же скрипа испугалась. Она чуть ли не закричала. Осмотревшись по сторонам она никого не заметила, да и уши не услышали ни единого топота. Значит… все спят? Тогда три часа ночи – самое удачное время для побега.
Бесшумно и незаметно, словно тень, она кралась по темному и мрачному коридору. В отличие от первого этажа, здесь гулял запах старой древесины. Складывалось ощущение, что здесь решили ничего не ремонтировать. Хоть глаза уже и привыкли к темноте, но в полной мере состояние этажа оценить не удалось. Но главное ведь не внешний вид, а двери. Бен не заметила ни одной таблички, которая указывала бы на жилую комнату или кабинет. Нет никаких ориентиров.
Минута глухого ступора. Что делать? Как быть? Если начать открывать все двери без разбору – наверняка кого-то разбудит. Но интерес к болезни… к тому, почему она здесь, что с ней хотят сделать! А что с ней хотят сделать? А что с ней захотят сделать, если обнаружат ее здесь? Тогда эта попытка побега окажется бесполезной. В мыслях мелькают страшные и травмирующие процедуры, которые с ней могут сделать врачи.
Страх доминировал. Он как ураган разбрасывал в разные уголки мыслей мысли о документах, болезни и возможных процедурах. Он как козырный туз бьет все остальные карты. Он как неизлечимая болезнь поражает все части мозга. Он словно паразит захватил сначала голову, а затем захватил все остальное тело. Он обрел контроль над руками, ногами. Повел Бен назад, вниз, в свою комнату. В убежище, где та будет в полной безопасности. Там ее сегодня ночью не достанут врачи.
Там, где ее не достанут врачи… там! Там она вновь не сомкнула глаз. Паразит так и твердил, что они могли услышать девочку на втором этаже, как та нагло шастала по коридору. И сейчас они только и ждут того момента, когда Бен уснет, чтобы неожиданно и оперативно взять и затащить ее в комнату пыток. В затхлую, сырую и мрачную комнату, где лишь привыкший к темноте глаз сможет разглядеть бензопилы и сами врачей. В место, где Рубко точно потеряет себя, свою человечность. Где она станет лишь какой-то ходячей оболочкой или роботом.
И да, это оказалось отчасти так. Почти сразу после того, как девочка уснула, к ней в палату пришел ее врач. Но она каждый день так приходила, чтобы разбудить пациентку. Но сегодня Бен почему-то ни в какую не желала открывать глаза. Веки словно налились свинцом, стали невероятно тяжелыми. На помощь врачу пришла грубая сила. На сколько бы они не казались милыми и хорошими в дневное время, но могли вполне и использовать жестокость. Своеобразный кнут, ведь пряники давным давно съели.
Женщина схватила Бен за руку и небрежно стянула с кровати. Ее не волновало, ушибет ли девочка что-то, разобьет ли голову. Правила есть правила, и их все обязаны соблюдать. Сейчас по расписанию завтрак, поэтому Бен обязана явится на него. Иначе лечение не состоится в полной мере.
С болью в теле, сонная и все еще напуганная, с поселившимися воплями в ушах, Бен побрела за врачом в столовую. Пришли с опозданием, когда все уже вовсю запихивали в себя еду. Однако от главного врача никаких замечаний не последовало: прекрасно помнил состояние Рубко в последние дни.
Снова эта пресная еда, снова эти лица, закрытые белыми масками. Снова дети, с которыми нельзя общаться. А ведь все уже так хотят поговорить друг с другом! У всех в головах поселилась мысль о том, что это место – самый настоящий ад. Что отсюда надо уходить, уносить ноги. Теперь все сидят словно на иголках, запуганные. Возможно, большая половина успела опробовать новые методы медицины, а кого-то могли просто запугивать и бить за непослушание. Часто на руках одного темноволосого мальчика Бен замечала синяки. Смотря на это, девочка вздрагивала: понимала, что ей еще повезло с ее лечащим врачом. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то именно такие взаимоотношения у нее были с матерью.