— Постой, постой...
— И не пытайся мне доказывать, что ты какой-то там идеолог. Интриган ты!
— Эх, Егор, Егор, не предполагал я, что пойдешь на поводу как раз у таких приспособленцев, как этот Лобов...
— Баста, не желаю слушать!..— Речка с досадой взмахнул рукой, будто бросив под ноги горсть недоговоренных слов, и, сунув в карман сигареты, отыскал глазами свой чемодан за приоткрытой дверью.
— Надеюсь, ты не откажешься от собственных положений на заседании бюро?— деловито осведомился Сухарев.
Егор Егорович окинул его льдистым, скользящим взглядом: все та же снисходительная полуулыбка на тонких выразительных губах, царственный поворот головы, лекторская манера держать руки за спиной, сильные, рабочие, но пустые руки. Ему стало как-то страшно за свояка, будто перед ним был сейчас таинственный двойник Родиона из потустороннего мира.
Пришла Анастасия. Егор Егорович заторопился, надел пальто, взял перчатки и чемодан.
— Куда же ты? — загородила она ему дорогу.— Оставайся, пообедаем.
— Спасибо, дорогая свояченица, сыт по горло.
— Что случилось? Объясните, пожалуйста,— Анастасия в недоумении взглядывала то на мужа, то на зятя.— Ничего не понимаю. Родя? Егор? Да что с вами?
— Очередной приступ самолюбия. Извини, мне пора. Привет тебе от Зины. Об отце не боспокойся, отец чувствует себя лучше. До свидания,— поспешно проговорил Речка и плотно прикрыл обитую войлоком, звуконепроницаемую дверь Сухаревской квартиры.
Анастасия медленно, с явным усилием подняла голову. Ее глаза, удивившие Родиона сухим, горячечным блеском, требовательно спрашивали его: «До каких же пор это будет продолжаться? Почему ушел от нас еще один близкий человек? Чем на этот раз станешь ты оправдываться?»
— Скатертью дорога,— нарочито бодро сказал Родион Федорович и направился в свою комнату, откуда долетали нетерпеливые, короткие телефонные звонки.
«Москва, — подумала Анастасия.— А говорят, что Москва слезам не верит...»
Устроившись в общем номере гостиницы, на случайно освободившуюся койку, Речка собрался на заседание бюро обкома. После крепких декабрьских морозов установилась теплая, безветренная погода. Снег на тротуарах спрессовался в грязноватый лед. Идти по сплошному катку было трудно, Егор Егорович ступал осторожно, напрягая ноги, глухо ноющие от закоренелого ревматизма, приобретенного еще тридцать лет назад, в котлованах первых ярских строек.
И чем ближе подходил Егор Егорович к обкому, тем больше выбивался из последних сил, будто за какие-нибудь одни сутки так далеко скатился вниз, что ему теперь и не подняться. А как же станет подниматься его свояк по этой наклонной плоскости, подернутой ледком?..
До заседания бюро оставалось больше получаса. Чтобы не мозолить глаза обкомовским работникам и немного собраться с силами, Егор Егорович присел в сквере, огляделся. У высокой елки, привезенной в степной город невесть откуда, толпились ребятишки, восторгаясь большущим дедом-морозом, подпоясанным красным кушаком. Глыбы льда вокруг заснеженного фонтана светились голубыми, оранжевыми, синими огнями. И странно выглядел в этом сказочном царстве-государстве бравый милиционер — верный страж земного порядка; он лениво обходил свои владения, позевывая от скуки в такой чудесный вечер, под ясным, звездным небом.
Егор Егорович поднялся, глубоко вздохнул, от души позавидовав веселой детворе, подотчетной лишь родителям. Не успел он сделать и нескольких шагов, как музыка оборвалась, прозвучал знакомый голос диктора: «Сообщение ТАСС». Егор Егорович приостановился, недовольно взглянул на шумливую, беззаботную публику. «О запуске космической ракеты в сторону Луны...»— одним протяжным выдохом объявила далекая Москва.
— Потише, вы! — прикрикнул милиционер на стайку разыгравшихся ребят.
Те покосились на него, отбежали в сторону.
Егор Егорович слушал задумчиво, опустив руки в карманы черненого полушубка. А милиционер, стоявший рядом, все поглядывал в небо, точно пытался различить на туманном Млечном Пути ту невообразимо быструю звездочку ракеты, что с такой недозволенной для городских проспектов скоростью мчится ввысь, не обращая внимания на предупредительный желтый кружок лунного светофора.