— Выбирайте, Геннадий Егорович, если подойдут.
Тут было карточек много больше, чем требовалось для трех-четырех «Боевых листков». Геннадий вытряхнул их на стол — открытки, миниатюрки,— и на него разом глянули со всех сторон беспокойные, задумчивые, смеющиеся глаза Раисы Журавлевой. Он долго отбирал карточки, подходящие для столь серьезного дела, отбирал и удивлялся: «Да ведь она просто красавица, не чета Инессе!..».
За этим занятием и застала его инструктор горкома комсомола Иноземцева.
— О-о, у тебя целый альбом! — громко заговорила Инесса, как ни в чем не бывало.— Не многовато ли от одной особы!
— Для «Боевых листков»,— буркнул себе под нос Геннадий.
Она сняла ботики, пальто, начала поправлять рыжеватые волосы. Что-то принарядилась сегодня: новое шерстяное платье цвета «электрик», капроновый шарфик, замшевые туфли. Лицо чуточку припудрено, слабый след помады на губах — это уже грубое нарушение горкомовских правил. Геннадий с нескрываемой усмешкой осмотрел ее, когда она, такая расфранченная, свежая, подходила к его столу.
— На завтра объявлен массовый субботник на строительстве аглофабрики,— сказала она, присаживаясь.
— По тебе видно, к субботнику идет дело.
Инесса не обратила на его слова ни малейшего внимания, стала рассказывать о решении бюро горкома провести несколько субботников на стройках Ярска.
— Выйдем, не агитируй.
— Я информирую.
Разговор явно не ладился. Инесса взяла недописанный «Боевой листок», принялась читать первую попавшуюся заметку:
«Бригада коммунистического труда учредила свой культфонд. Каждый член бригады будет ежемесячно вносить пять процентов заработки, которые пойдут на книги, коллективные посещения театра, кино, концертов, на разные учебные принадлежности. У нас будет коллективная сберегательная книжка. Надо тебе что-нибудь приобрести,— пожалуйста...»
— Это еще придется обсудить,— сказала она, не дочитав.— Предположим, я зарабатываю шестьсот рублей, вношу в фонд тридцать, купить же мне надо, предположим, учебников, на пятьдесят рублей. Уравниловка.
— При чем тут уравниловка? — сердито спросил Геннадий.— Девяносто пять процентов заработка остается у тебя в кармане. Никто не собирается одевать всех в одинаковые костюмы и кормить одной свининой. Одевайся, как хочешь, ешь, что хочешь. Но если у тебя нет библиотеки, мы поможем приобрести, субсидируем по-товарищески. Одним словом, во всем, что касается духовных благ, никому никакого отказа.
— Я проинформирую первого секретаря.
— Только договоримся: без директив сверху. Бригада у нас дружная, почти все — заочники техникумов и институтов. Мы понимаем, что делаем. Не складчину организуем, а создаем культфонд.
Инесса промолчала: ох, уж этот его тон и эта его манера поучать с видом человека, совершенно независимого от горкома! Весь в отца.
А вот и отец... Речка-старший широко распахнул дверь в комсомольский штаб, остановился у порога, все еще продолжая с кем-то разговаривать в коридоре. Инесса привычно осмотрела себя перед встречей с ним, пока Геннадий убирал со стола фотокарточки Раи Журавлевой.
— Привет! — коротко бросил Егор Егорович.
По всему видно, он был в прекрасном настроении: обычно колкие его глаза смеялись, кустистые брови не казались такими уж суровыми, как во время очередного «разноса» на планерке.
— Чем порадуете старика?.. Не помешал?
— Что вы, товарищ Речка? — вспыхнула Инесса.
— Значит, доложу вам, завтра коммунистический субботник. Около двух тысяч золотых работников пообещали в райкоме партии. Главное — очистить площадку от строительного мусора. Вы, смотрите, не растеряйтесь. Люди придут со знаменами, с оркестром. Вообще, принять надо как полагается, как, помню, нашего брата принимали,— говорил Егор Егорович, и думал: «Каждое поколение начинает жизнь по-своему, хотя одна юность, как две капли воды, похожа на другую. У нас тогда, в конце двадцатых годов, был единственный техник на всю ярскую комсомолию, а теперь у них только в штабе техников и инженеров не меньше, чем в производственном отделе треста».
Зазвонил телефон. Геннадий взял трубку, но тут же передал отцу.
— Сейчас буду,— ответил тот и собрался уходить.
— Здесь тебе оставили извещение на перевод,— вспомнил Геннадий.
— Перевод? Какой перевод? Откуда? — Егор Егорович взял талончик, повертел в руках, и понял, наконец, что это гонорар за Сухаревскую статью: 532 рубля 47 копеек. Весьма точная плата, с удержанием подоходного налога! — Черт-те что,— пробормотал он, окончательно смутившись, и, сунув талон в боковой карман, поспешно вышел.