Василиса Григорьевна, вернувшись в одиннадцатом часу ночи, старалась ходить на цыпочках. В одних трусах и майке, она наводила порядок в доме, изрядно запущенном без мужа. Нечаянно стукнула дверью, выругала себя. Но что там этот стук,— грохот экскаваторов не разбудил бы Леонида Матвеевича после долгих странствий по степи...
— Вечер или утро? — спросил он сам себя, приподымаясь на локте.
— Восьмой час утра! — засмеялась Василиса в соседней комнате.
— Что ты говоришь?!. — Леонид Матвеевич быстро встал, потянулся. Собравшись на работу, он поинтересовался как бы между прочим:
— Крепко подружилась, значит, ты с Кашириной? Василиса вспыхнула.
— Бедная Анастасия Никоноровна, мучается, не находит себе места,— сказала она с таким искренним сочувствием, что и ему сделалось не по себе.
— Прошу тебя только об одном: никаких советов, никакого вмешательства в чужую жизнь.
— Я, право, не вмешиваюсь, что ты, Леня? — окончательно смутилась Василиса, вдруг испугавшись своей собственной догадки о затаенных чувствах Анастасии Никоноровны к ее, Васиному, Леониду.— Нет, что ты, я не позволю себе 'никакой бестактности,— добавила она, и предательская краска залила все ее лицо.
Леонид Матвеевич заторопился, будто и не обратив внимания на растерянность жены.
23
Вот уж кого не подстерегает прошлое, так это Инессу и Геннадия. Конечно, бывают и у них размолвки, вроде той, в пургу, когда они расстались, не простившись, или вроде недавней ссоры по поводу «излишнего внимания ветреного Генки к героине бригады — Раечке Журавлевой». Но все эти молнии, весь этот гром, как в майскую грозу: пройдет — и еще светлее на душе, еще просторнее мир, в котором живут только двое, совершенно никого не замечая.
В горкоме комсомола давно смирились с тем, что инструктор Иноземцева слишком явно отдает предпочтение строительным площадкам, вовсе «игнорируя заводские организации». Инессе повезло: едва была закончена аглофабрика для никелькомбината, как сам ЦК решил включить вторую очередь завода синтезспирта в число ударных комсомольских строек. Понятно — большая химия. И штаб со всем своим хозяйством — графиками, листовками, плакатами — охотно перекочевал на соседнюю стройку. Ее назвали громко: «Рубеж номер один Ярской семилетки». Управляющий трестом пошел навстречу молодежи — перебросил сюда комплексную бригаду коммунистического труда. Одним словом, штаб привел за собой на «рубеж номер один», можно сказать, гвардейские части, испытавшие и августовский зной, и обложные осенние дожди, и зимние метели ураганной силы.
Инесса встречалась с Геннадием ежедневно, разве лишь за исключением «святого четверга», когда заседало бюро горкома. Да и в «святой четверг» ей удавалось иногда ранним утром или вечерком навестить свой подопечный штаб. Ну как же не зайти — ведь тут большая химия!
— И большая любовь! — бухнул однажды прямо на бюро Алексей Вдовенко, агитпроп, «мальчик с пальчик», имевший свои виды на Инессу.
— Тебе-то что, пусть,— мимоходом заметил секретарь.
А она не знала, куда деваться, будто на смотринах, не находила места и рукам,— то положит их на стол, то опустит на колени,— ох, эти руки, вечно выдают ее! К счастью, заседание прервал звонок из области. В коридоре Инесса сказала ехидному Вдовенко:
— Ты не смей издеваться надо мной! Понял?
Это прозвучало, наверно, столь угрожающе, что тот даже попятился к двери, пробормотал:
— Не понимаешь шуток...
Какие уж тут шутки! Инессе теперь не до шуток... На следующий день она собралась на стройку раздосадованной на самое себя. Было же время, когда ей неплохо удавалось скрывать свои чувства к Геннадию: у всех, ну, буквально у всех, складывалось такое впечатление, что парень без ума от нее, Иноземцевой, а она, разборчивая девушка, только из вежливости не отклоняет его назойливых ухаживаний. И вот все переменилось. Геннадий охладел, привыкнув к этим свиданиям на стройплощадке, которые ему даже назначать не надо. «Что же будет, когда мы поженимся, если он и сейчас невнимателен ко мне? — тревожилась Инесса.— Сама избаловала! Нет, нет, нет, нужно сделать таким образом, чтобы он понял, наконец, что я не сентиментальная кисейная барышня, что я еще подумаю годок-другой, прежде чем решусь выйти замуж за такого упрямца. Да-да, подумаю. И, возможно, совсем раздумаю. Пусть не задается. Возьму и не пойду сегодня в штаб, нечего мне там делать...»